Евгений Чебатков: «Узнают и пока не бьют — вот мой уровень известности»
Работа Евгения Чебаткова — шутить. И к ней он относится очень серьезно. Готовый не наблюдать ни часов, ни дней, в нашей съемке он инкогнито поселился в отеле, склонился над новыми шутками и чуть не утонул в море (точнее, в ванне) идей
Стендап-комик новой волны, никак не связанной с КВН или Comedy Club, Евгений Чебатков пришел к своей популярности нетрадиционной для российской сцены дорогой. В эфир «Вечернего Урганта» и к выпуску у Юрия Дудя его привела работа в маленьких клубах и барах, перед небольшими аудиториями, и только потом уже — сотрудничество с ТНТ, подкасты и собственные концерты на YouTube. Его первое выступление прошло в Торонто, где он учился в магистратуре. Герои его зарисовок — родители из Усть-Каменогорска, в котором Женя родился и вырос, друзья из Томска, в котором он учился, коллеги из Канады и США, где он жил и работал. Настоящий космополит, который спокойно шутит на английском и даже иногда на испанском языке и не боится сложных тем, рассказывая со сцены о том, что его отец 17 лет просидел в тюрьме, поговорил с нами о природе смешного, хороших и плохих шутках, обидах и о женщинах в стендап-комедии.
Что вас бесит?
Меня очень сильно раздражает стопроцентная уверенность в любом деле. Есть исключительные сферы, где я хочу ее видеть, — это медицина и образование, но во всем, что касается творчества, любого вида искусства, мне всегда хочется видеть сомнения. Сомнения — это самое интересное.
А может быть какая-то стопроцентная уверенность в стендап-комедии? Есть какие-то готовые шаблоны?
Нет, каждый стендап уникален, потому что каждый человек и его видение — уникальны. Нет ничего более публичного, чем личное. Самое личное все равно самое узнаваемое. Найти что-то в себе, что будет понятно всем, — это моя задача на сцене.
Почему люди обижаются на шутки?
Во-первых, иногда это не шутки, а просто оскорбительные фразы, в которых нет юмора. И то, что человек на них обижается, я это понимаю. Во-вторых, бывает кому-то немножко скучно жить, хочется привлечь внимание к себе. Мне, конечно, не нравится, что этого становится все больше и больше.
А что вас самого может обидеть?
Нужно смотреть в корень любой обиды. Если мне кто угодно скажет, что я тупой, я не обижусь, потому что сам так не считаю. А вот пять лет назад, если бы мне кто-то сказал: «Ну, ты и рыжий…», я бы обиделся, потому что меня с детства так дразнили в Казахстане, безостановочно, и я постоянно от этого испытывал боль. Потом я это понял и отпустил, сейчас не обижусь на такое. Мне могут сказать: «Ты рыжий и тупой», — ну… (Смеется.) Нужно пытаться прорабатывать эти моменты с самим собой, отпускать то, что может тебя зацепить. Если тебя ничего не может задеть, то ты воспримешь любые слова просто как слова, посмеешься и скажешь: «Какой-то дурачок…» — и дальше пойдешь.
А на авторов это влияет? Появляется мысль, когда пишешь: «Ой, а вот это может кого-то обидеть»?
Конечно. Иногда входишь в такой кураж: «О, вот это, блин, круто, так и скажу!» — а потом включается внутренняя цензура. Это вопрос исключительно воспитания. Еще здесь играет роль тот факт, что в стендап-комедии много «пивных детей». Это такие подростки по психотипу, которым уже за 30, я очень многих из них хорошо знаю и люблю, но они чистые подростки. Они проводят время только с такими же, как они, — целыми днями на приколах, на метаприколах, на постиронии, безостановочно, и все это на пиве, в таком легком расслабленном состоянии. И в какой-то момент они думают, что весь мир такой же постироничный, как они сами, потому что весь их мир — это шесть друзей, которые уже ни на что не обижаются, потому что прошли все известные человечеству грани юмора. Они выходят на сцену и лупят что-то, исходя из своей картины миры. А люди, которые живут обычной жизнью, у которых есть и друзья, и работа, и коллеги, и какие-то недруги, и проблемы, они это слышат и вообще не понимают, откуда это взялось, и это начинает их злить. Вот