Иран и Турция: большая игра для Большого Ближнего Востока
Джентльменская дуэль новых лидеров большого региона. Где разворачивается соперничество Тегерана и Анкары и почему в ряде случаев они сдерживают свои амбиции
В последнее время Турция сосредоточила максимальные усилия на выстраивании «устойчивых и открытых» отношений с мусульманскими странами, мотивируя подобные шаги «коренными изменениями в глобальном мире». В процесс вовлечен весь турецкий истеблишмент, включая президента Реджепа Эрдогана. Но если активностью Анкары уже никого не удивить, то на аналогичную деятельность Ирана трудно не обратить внимания.
Ближний Восток, Центральная Азия, Африка — интересы двух стремительно набирающих вес держав сталкиваются повсеместно. Ждать ли новой «большой игры»? И в каких территориальных рамках она развернется?
История отношений
Ближний Восток уже давно проходит сильнейшую региональную трансформацию: страны, некогда являвшиеся центрами системы и диктовавшие свою волю соседям, уходят на второй план, а их место занимают новые, более гибкие и удачливые игроки. В третьем десятилетии XXI века Иран и Турция заметно нарастили свой политический вес и включились в гонку за региональное лидерство. Сегодня речь идет о прямом геополитическом соперничестве этих стран.
А в первой половине ХХ века их отношения развивались довольно гармонично: Иран приветствовал победу Кемалистской революции (1923) и одним из первых признал Турецкую Республику. В дальнейшем, вплоть до Исламской революции в Иране (1979) отношения Анкары и Тегерана строились на принципах открытости и добрососедства. Стороны постепенно наращивали экономическое сотрудничество и двустороннюю торговлю.
Однако падение шахского режима дало начало переменам. Тегеран в значительной степени ужесточил риторику в адрес западного соседа. Официальные лица Исламской Республики критиковали светские правительства мусульманских стран региона за отход от ценностей ислама, называя их «прибежищем фитны» (смуты, хаоса). Особое внимание иранские политики новой эпохи уделяли «турецкой угрозе»: по их мнению, контрреволюционные силы, поддерживаемые турецкими националистами, могли использовать территории Турции в качестве плацдарма для нанесения ударов по молодой Исламской Республике.
Дополнительным раздражителем, обусловливающим подобную риторику, стал фактор иранских эмигрантов. После победы Исламской революции в соседнюю Турцию бежало несколько десятков тысяч иранцев — сторонников свергнутого шаха. По данным турецких правоохранительных органов, к началу 1980 года в приграничных районах страны оказалось около 25 тыс. эмигрантов. Еще порядка 15 тыс. человек насчитывалось в других районах страны. В дальнейшем, во время ирано-иракской войны (1980—1988), этот показатель вырос почти в три раза.
Не шло на пользу имиджу Турции в глазах нового иранского правительства и тесное взаимодействие с «Большим Сатаной» (США): в 1952 году Турция вступила в НАТО, а также получала регулярную поддержку от Вашингтона. Неудивительно, что иранские чиновники не упускали возможности обвинить турецкое руководство в «поддержке террористов», а также использовали все доступные рычаги для давления на Анкару.
Впрочем, и у Турции после 1979 года появилось достаточно претензий к соседу. Во-первых, Анкару не устраивают методы, которыми иранское правительство избавляется от неугодных на чужой территории. Согласно отчетам органов безопасности, после победы Исламской революции иранские спецслужбы провели в Турции более сотни операций по ликвидации оппозиционных лидеров и видных деятелей эмигрантского движения. В большинстве случаев операции проводились без ведома турецкой стороны, что Анкара считает грубым нарушением своего суверенитета.
Кроме того, турецкие лидеры считают, что Иран поддерживает Рабочую партию Курдистана (РПК) и предоставляет повстанцам убежище на своей территории, а также на территории сопредельных государств. Впервые подобные обвинения официально прозвучали в 1987 году, когда Тегеран решительно выразил протест против турецкой бомбардировки нескольких деревень на севере Ирака (с которым на тот момент находился в состоянии войны). Иран поддерживал воюющие против Саддама Хусейна курдские формирования, которые, в свою очередь, поддерживали курдские ячейки, борющиеся против Турции.
Однако, несмотря на взаимные выпады в 1970—1980-х годах, ближе к концу 1990-х стороны постепенно снизили градус противостояния и даже смогли достичь консенсуса по некоторым спорным вопросам. В частности, начиная с 1993 года Тегеран и Анкара довольно активно сотрудничают в вопросах обеспечения безопасности в регионе, а также не признают независимость Иракского Курдистана. А спорный момент с иранским эмигрантским сообществом в Турции с течением времени самостоятельно отошел на второй план.
Тем не менее не стоит думать, что в отношениях двух стран не осталось спорных моментов. Напротив, на место прежних болевых точек, обусловленных соседством, пришло нарастание конфликтности на фоне борьбы за региональное лидерство.
Сферы соперничества
Вплоть до событий «арабской весны» Иран и Турция не проявляли значительного интереса к процессам, протекавшим на Ближнем Востоке, и были сосредоточены на внутриполитических темах. Однако протестный ураган, прокатившийся по региону в начале 2010-х, смел часть арабских «фундаментальных» режимов (Египет, Ливия, Йемен), ввиду чего вся система региональной безопасности начала перестраиваться, и игроки «второго разряда» ринулись к освободившимся пьедесталам.
В результате перестановок Иран занял более прочные геополитические позиции, а также обеспечил (во многом за счет прокси-сил) влияние на процессы в арабском мире. А Турция вошла в группу негласных лидеров суннитского мира наравне с Саудовской Аравией. Борьба между новоиспеченными лидерами была лишь вопросом времени.
Одним из основных направлений стало религиозно-идеологическое соперничество. Учитывая, что Тегеран и Анкара представляют собой разные полюса ислама (Иран позиционирует себя лидером шиитского мира, в то время как Турция борется за статус глобального лидера всех суннитов), столкновение их интересов во многом обусловлено историческим контекстом. Стремясь поддержать свой высокий статус, Турция оказывает поддержку бедным мусульманским странам, защищает интересы мусульманских общин (например, уйгурской) на международной арене, а также ведет политику борьбы с глобальной исламофобией.
Иран старается сохранить статус лидера шиитов, ввиду чего довольно часто прибегает к тактике «экспорта шиизма», направленной на консолидацию шиитских общин мира, а также на усиление их влияния на политическую жизнь в государствах региона.
Как итог, оба государства тратят значительные средства на обретение лидерства в своем «сегменте», параллельно стремясь не допустить усиления соперника, что лишь обостряет проблему суннитско-шиитского противостояния в региональном дискурсе. С другой стороны, считать, что борьба за лидерство в мире ислама негативно влияет на отношения Тегерана и Анкары друг к другу, не совсем верно. В отличие от Саудовской Аравии, которая активно использует концепт «иранской угрозы» для укрепления своих региональных позиций, Турция призывает к выстраиванию диалога с Ираном и постепенному преодолению раскола мировой уммы, что делает ее в глазах многих мусульман более прогрессивным лидером исламского мира.
Борьбы в сфере экономики как таковой не наблюдается, что обусловлено разницей экономических моделей двух стран. Главным проявлением соперничества в этой области можно считать экономические мегапроекты. В частности, Турция в последние годы активно продвигает спорный проект канала «Стамбул», призванный соединить Черное море с Мраморным и стать альтернативой судоходным проливам Босфор и Дарданеллы.
Похожий проект есть и у Ирана («иранский Суэцкий канал»), цель которого — связать Персидский залив и Каспийское море. Оба проекта были предложены примерно в одно время, поддержаны на высшем уровне и отмечены критикой международного сообщества. На данный момент до стадии реализации дошел только турецкий проект, однако, с учетом происходящих в Иране событий, их затее в ближайшее время тоже может быть дан старт.
Кибербезопасность — еще одно поле, где интересы двух стран пересекаются. И Турция, и Иран имеют «наступательные» стратегии поведения в киберпространстве и довольно активно используют хакеров для нанесения упреждающих ударов по объектам противников в регионе и за его пределами. Тем не менее, если посмотреть на статистику кибератак за последние несколько лет, то становится видно, что взаимные выпады Анкары и Тегерана в киберпространстве достигли исторического минимума — их доля составляет менее одного процента от общего числа атак, совершенных хакерами двух стран.
Пересечение геополитических интересов Ирана и Турции
Борьба за влияние
Когда речь заходит о соперничестве Анкары и Тегерана, многие предпочитают сводить его исключительно к борьбе за лидерство в регионе. Однако для лучшего понимания ситуации предлагается взглянуть на нее в более широких рамках, охватив Большой Ближний Восток, в который помимо традиционных стран региона включены также государства Закавказья и Центральной Азии.
Несмотря на то что новые рамки впервые были очерчены зарубежными экспертами еще на заре 1980-х, в российской академической и дипломатической среде они не получили значительной поддержки. Но если приглядеться повнимательнее, можно обнаружить, что в своем соперничестве Турция и Иран руководствуются именно границами Большого Ближнего Востока.
В арабском мире, являющемся ядром Ближнего Востока, значительных успехов удалось добиться Турции. Ее военные базы в последние годы появились в Катаре, Сомали и Ливии, обсуждается вопрос о развитии военного сотрудничества с Оманом и Бахрейном. Кроме того, возросло и политическое влияние Анкары на эти страны. Особенно хорошо это заметно в случае с Ливией, где турецкая поддержка фактически стала залогом сохранения позиций Правительства национального согласия (ПНС). Даже с Каиром — главным арабским оппонентом Анкары — к середине 2021 года удалось достичь незначительного потепления в отношениях.
В это время Иран нарастил свое влияние в Ираке, Сирии и Йемене (преимущественно с помощью прокси-группировок, лояльных Тегерану). Традиционно крепкими остаются позиции иранских ставленников (движение «Хезболла») в Ливане. Примечательно, что во всех случаях Анкара также была вовлечена в региональные конфликты (степень вовлеченности варьируется от прямого военного присутствия до финансовой поддержки оппозиционных партий и движений), однако ее позиции тут довольно шаткие, чтобы что-то напрямую противопоставить Тегерану. Весьма интересным выглядит также случай с Саудовской Аравией. Эр-Рияд в равной степени оппонирует Турции и Ирану, однако в середине 2021 года инициировал переговоры о «разрядке» именно с Тегераном, видя в нем большую угрозу региональной стабильности, нежели в Анкаре.
Довольно активно стороны борются за влияние в Закавказье. Так, после очередного обострения конфликта в Нагорном Карабахе Турция многократно укрепила свои связи с Азербайджаном (которому в ходе конфликта оказывала комплексную поддержку), в то время как Иран, напротив, расширил сотрудничество с Арменией. Единственная страна, которая пока не определилась с симпатиями, — Грузия. С одной стороны, Тбилиси рассчитывает на поддержку со стороны Анкары в вопросах возвращения Абхазии и Южной Осетии, а с другой — на участие Тегерана в укреплении национальной безопасности.
Аналогичная «большая игра» разворачивается в Центральной Азии. Турция, используя концепт «Великого Турана» (тюркского мира) развивает экономические, культурные (а в перспективе и военные) связи с государствами региона — значительные успехи достигнуты в отношениях с Казахстаном (торговое и военное сотрудничество), Узбекистаном (экономическое сотрудничество) и Таджикистаном (культурное, военное сотрудничество).
С другой стороны, аналогичное сближение произошло у названных стран и с Ираном. Так, в июне 2021 года началось наращивание сотрудничества с Таджикистаном (прежде всего в области обеспечения безопасности) и Казахстаном (торговое, научное сотрудничество), а за несколько месяцев до этого обсуждалась дорожная карта сближения Ирана с Узбекистаном. В целом на данный момент Анкара и Тегеран имеют в Центральной Азии примерно одинаковые стартовые позиции.
Несколько обособленно в списке стоит Кыргызстан, незначительно охладевший и к Турции (после шпионского скандала с участием турецких спецслужб в июне 2021 года), и к Ирану (на фоне сближения последнего с Таджикистаном). Говорить о крене в сторону одного из игроков пока не приходится. Аналогичная скрытая борьба развернулась за Туркменистан — Ашхабад поддерживает тесные торговые отношения и с Тегераном, и с Анкарой, однако ввиду проводимой политики неприсоединения не готов напрямую поддерживать одного из оппонентов. Пока Турция и Иран используют преимущественно инструменты мягкой силы в отношении Туркменистана с целью склонить его на свою сторону, однако никаких дивидендов эти шаги не принесли.
Кроме того, обостряется проблема Афганистана. После ухода коалиционных войск во главе с США баланс сил в стране сильно сместился в сторону «Талибана» (террористическая организация, запрещена в РФ), который на данный момент контролирует более 60% территорий страны (в том числе приграничные районы). В этом контексте Турция, чей контингент до сих пор находится на территории Афганистана, вполне может вмешаться и подмять афганское правительство под себя, пообещав решить проблему по аналогии с ливийской.
Впрочем, у Ирана тоже имеется козырь в рукаве, а именно значительное число шиитских ополченцев, воюющих на территории Афганистана на стороне правительственных сил. В случае появления в афганском правительстве турецкого лобби Тегеран вполне может отозвать своих советников (а также большую часть ополченцев), что многократно осложнит проведение операций против боевиков.
Джентльменская дуэль
В целом же можно отметить, что геополитическое соперничество двух стран строится по «джентльменской» схеме: Анкара и Тегеран имеют схожие приоритеты в регионе, однако хорошо осознают возможные последствия от обострения отношений. А потому стараются не переходить кулуарно установленные границы, ввиду чего вероятность их прямого столкновения минимизирована.
Конечно, на карте их противостояния еще довольно много белых пятен. Например, стороны видят совершенно бесполезным борьбу за Израиль (уж слишком он силен), зато конкурируют за звание главного защитника Палестины. Или же не обращают внимания на Марокко (эта страна на фоне кризиса в Лиге арабских государств оказалась на своеобразном политическом распутье), но оба поддерживают Западную Сахару. И таких примеров на Ближнем Востоке достаточно.
Ожидать, что стороны будут разрушать сложившийся в регионе паритет, не приходится. Вероятнее всего, они будут искать новые направления для укрепления своих позиций на глобальном уровне. Например, весьма выигрышным вариантом для обоих игроков видится Африка: и Турция, и Иран имеют прочные связи с местными духовными элитами, что значительно облегчает борьбу за умы местного населения. Разумеется, в этой борьбе существенный перевес будет на стороне Турции (большинство африканских мусульман — сунниты). Однако и Иран может получить точки опоры, например в Сенегале и Нигерии, а также с выгодой для себя использовать шиитские общины в других мусульманских странах Африки.
* Политический консультант, директор Уральской ассоциации молодых ближневосточников при УрФУ им. Б. Н. Ельцина.
Фото: Farah Abdi Warsameh/ - AP/TASS, EPA/Erdem Sahin/ТАСС
Хочешь стать одним из более 100 000 пользователей, кто регулярно использует kiozk для получения новых знаний?
Не упусти главного с нашим telegram-каналом: https://kiozk.ru/s/voyrl