Фигура на фоне Холодной войны
Как Евгений Рухин делал советский поп-арт и вел американский образ жизни в застойном Ленинграде
Ленинградец Евгений Рухин (1943–1976) стал не только одним из символов Холодной войны, но и одной из ее непосредственных жертв: художник, которому в 23 года посчастливилось выставляться в легендарной нью-йоркской галерее Бетти Парсонс, в 32 года сгорел в своей ленинградской мастерской.
«Имеют место случаи, когда отдельные лица встают на путь псевдоноваторства, что особенно проявилось на выставках во Дворце культуры имени И.И. Газа и Дворце культуры „Невский“» — летом 1976 года бюро Ленинградского горкома КПСС разбирало работу парторганизации Ленинградского отделения Союза художников РСФСР (ЛОСХ) в части идейно-политического воспитания молодежи. Работа, мягко говоря, оставляла желать лучшего. Партийцам ЛОСХа рекомендовалось «шире привлекать молодых художников и искусствоведов к общественной работе, к эстетическому воспитанию молодых рабочих, учащихся ПТУ и средних школ, полнее использовать в этих целях содружество с объединением „Кировский завод“, регулярно проводить творческие отчеты молодежи в районах области, в воинских частях и подразделениях, на предприятиях, совхозах и колхозах, на стройках». В резолюции неоднократно подчеркивалась необходимость жесткого контроля — в вопросах аренды мастерских, деятельности профкома нештатных художников книги и графики и трудоустройства неработающих.
Надо полагать, партийное руководство ЛОСХа вызвали на ковер в связи с одним чрезвычайным происшествием: 24 мая 1976 года при пожаре в мастерской погиб Евгений Рухин, о смерти ленинградского художника-нонконформиста сообщили многие западные информационные агентства. Мастерская Рухина располагалась в романтическом месте: в конце Галерной (тогда она называлась Красной) улицы, в одном из служебных корпусов на задворках англиканской церкви, построенных, вероятно, самим Кваренги. Здесь Рухин работал и встречался с близкими друзьями — парадные приемы, устраивавшиеся для дипломатов, иностранных корреспондентов, славистов, интуристов и прочей важной публики, проходили в другом пространстве, в собственной квартире художника. В ту ночь в мастерской Рухина, накануне вернувшегося из Москвы, были гости: художник Евгений Есауленко, его жена, художница Мила Бобляк, и филолог и диссидент Илья Левин. В помещение второго этажа с Кваренгиевыми термальными окнами, которые Рухин плотно занавешивал, чтобы со двора не было видно, чем занимаются внутри, вела одна-единственная лестница — пожар начался на ней, отрезав путь к выходу, мастерская, заваленная горючими материалами, красками, холстами, подрамниками и обломками старинной мебели, использовавшейся для ассамбляжей, быстро загорелась. Есауленко и Левин сумели выбраться на улицу через окно, Рухин и Бобляк задохнулись в дыму. Следствие заглохло, едва начавшись, до суда дело не дошло, но многие в кругу Рухина не сомневались в том, что пожар не был трагической случайностью: в тот год по Ленинграду прошла волна поджогов мастерских и квартир фрондирующей интеллигенции. Вдова Рухина с детьми эмигрировала, вскоре в эмиграции оказались и выжившие в пожаре Левин и Есауленко.
С точки зрения партийных и других бдительных органов Рухин, проучившийся года два вольнослушателем в Мухинском училище, вступивший в Худфонд на том основании, что ему удалось выставить одну работу на какой‑то выставке в ЛОСХе, и при этом никаких официальных заказов не выполнявший, был не художником, а тунеядцем. И арендовать мастерскую права не имел (мастерская была оформлена на жену-художницу, члена союза). С точки зрения неофициального искусства он был одним из лидеров ленинградского художественного андерграунда. Потрясенные смертью Рухина, друзья и коллеги решили провести выставку памяти художника на пляже у Петропавловской крепости: согласились участвовать около сорока человек, в Министерство культуры отправили уведомление о том, что выставка пройдет 30 мая. Вместо министерства ответили КГБ и милиция: предполагаемым организаторам настоятельно рекомендовали никуда не ходить, половину участников задержали на выходе из квартир, половину — на подходе к Петропавловке, опознавательным знаком для милиционеров и дружинников служили холсты, которые несли с собой художники. Однако подполье не успокоилось: 12 июня у стен крепости устроили «хеппенинг» без картин, объявив экспонатами усиленные наряды милиции, посланные разгонять неофициальную молодежь. О том, что художественные акции, посвященные покойному, сорваны правоохранительными органами, тоже сообщали многие западные информагентства. На этом ленинградский фестиваль протестного искусства памяти Рухина не закончился: 3 августа на стене Петропавловской крепости появилась сделанная метровыми буквами надпись: «Вы распинаете свободу, но душа человека не знает оков!». Авторов, художников Юлия Рыбакова и Олега Волкова, мгновенно вычислили, арестовали и осудили на долгие годы колонии — с их граффити начинается история политического уличного искусства в СССР.