Дом-2
Как российское кино и сериалы прописались на даче
Английские словари утверждают, что datcha — это «сельский домик или коттедж, который используется в России как дополнительное место для жилья или дом на выходные». Однако едва ли этим скупым определением заимствованного слова можно исчерпать ту гамму чувств и мыслей, которые возникают при слове «дача» у нашего соотечественника. Время идет, и этот русский дореволюционный, а затем сугубо советский — в шесть соток — феномен обрастает свежей мифологией. Находит она свое отражение и в современном российском кинематографе.
Дача — это место, где творятся странные дела, как в «Тряпичном союзе» Михаила Местецкого. Метафизическое пространство, куда попадают лесной тропой с сельской дискотеки, как в «Мысленном волке» Валерии Гай Германики. Куда неизбежно уносит электричка, когда хочешь удалиться от городских хлопот или просто больше негде жить, как в недавнем «1993» Александра Велединского. Дача — это место побега от старших, как в дебютном «Крае надломленной луны» Светланы Самошиной, куда младшая дочь эвакуируется от ненавистной опеки и вранья матери и старшей сестры. Или, наоборот, поиска старших. «Сидят там всякие, кому больше некуда», как говорили герои давней «Жести» Дениса Нейманда, искавшие в дачном массиве интеллигентного, порожденного советским детством маньяка в исполнении Михаила Ефремова. Маньяки любят дачный быт — темный лес и вечера, когда так приветливо светятся окошки веранд, а к чаю и шоколадным конфетам марширует бесстрашно‑веселая пионерия (как в недавнем «Фишере» Тарамаева и Львовой). «Ночь темна, ночь горяча, но мне не найти в ней ни тепла, ни привета»,— пел «Аквариум» о смутной тревоге, поселившейся в загородном доме академика Башкирцева, где прервалась связь поколений и из всех углов лезут черти. СССР прибыл на конечную станцию, пассажиров просят покинуть вагоны.
Нынешний, обобщенно постсоветский кинематографический образ дачи, конечно, имеет мало отношения к чеховским дачникам или, скажем, к михалковским. Он все дальше от розданных в конце 1950‑х шести соток («Москва слезам не верит»). Он едва ли наследует и академическим и писательским дачам Комарово и Переделкино, хотя, бывает, новые жильцы поселяются и в этих пенатах. И тогда дача неизбежно преобразует их жизнь и быт в нечто особенное, ведь это волшебный локус памяти. Неспроста в сериале «Краткий курс счастливой жизни» Германики Переделкино оборачивается зазеркальем благоустроенной и современной столичной жизни.