Ветковский завет
В наши дни фразу «Ветка — колыбель старообрядчества» многие воспринимают буквально. В крошечный городок на белорусско-российском приграничье едут в надежде увидеть на улицах колоритных бородатых мужей в рубахах и кротких женщин в платках, подколотых булавкой у подбородка. А на деле единственный, кто встречает любопытных туристов на здешней красной площади,— застывший Владимир Ильич. Куда подевались старообрядцы, которых сюда в XVII веке бежало не меньше 40 тысяч, выяснял «Огонек».
Само название — Ветка — говорящее. Слышится в нем то ли «малая ветвь Москвы», то ли «ветвь древлеправославия». Есть еще красивая легенда о том, как после раскола бежавшие из столицы старообрядцы привязали к ветке икону и пустили по реке: «К коему берегу прибьется волнами сия ветвь, там и быть нашему поселению, ибо это будет указанием Божьего перста».
— Это не просто сказочка для привлечения туристов, а нить родовой памяти. Помню, как в детстве впервые услышала легенду от деда,— строго замечает коренная ветковчанка Галина Нечаева, которая больше 40 лет жизни посвятила работе в местном музее старообрядчества и белорусских традиций.
— Музейщики ходят в научные экспедиции и общаются с народом. Так вот эту легенду им в каждой семье рассказывают, как некую «сакральную историю от дедов». Мол, и мне в детстве перед сном говорили про такое,— подхватывает разговор нынешний директор музея — молодой и энергичный Петр Цалко.— Прошлым летом старожил из деревни Васильевка Калина Петрович, когда узнал, что мы из Ветки приехали, выдал: «Это ж еще наши отцы говорили: „Пруточек на воду пустили, и Веточка образовалась“».
Так или иначе, но доподлинно известно, что не принявшие церковную реформу москвичи действительно пришли в 1680-х годах на окраину Речи Посполитой. Уже в 1695-м тут была построена первая церковь по старому уставу после раскола (польская власть-то никаких претензий к старообрядцам не имела). Храм в честь Покрова Пресвятой Богородицы освятили на древнем антиминсе (плат со вшитой в него частицей мощей, лежащий в алтаре на престоле.— «О»), привезенном из Москвы любимой ученицей протопопа Аввакума Маланьей Былевской.
А там, что называется, понеслась молва по всему государству о местечке, где приверженцам старой веры «жить свободно». Народ, ревностный к древнему благочестию, хлынул сюда со всех сторон. Вокруг Ветки выросли десятки старообрядческих слобод, которые и образовали ту самую вошедшую в историю сорокатысячную по населению Большую Ветку — крупнейший центр поповского старообрядчества на рубеже XVII–XVIII веков.
У истоков ветковской церкви стоял московский «поп Козьма из церкви Всех Святых, что на Кулишках» и тверской «поп Стефан из Белево». Правда, и между ними, идейными старообрядцами, на новом месте случился раскол. Первый купил колокола «на позывание народное к службе», а второй настаивал: «Мы не славитеся семо забегохом, но от новин и гонений укрытися». В итоге звон на Ветке все-таки зазвучал. Более того, именно он ее дальнейшую судьбу и определил.
Свободолюбивые люди
Ветковские старообрядцы с самого начала выделялись на фоне остальных. В первую очередь желанием и умением жить богато и красиво. Не теряя, впрочем, крепкой веры и разумного начала. Основную массу местного населения составляли купцы, ремесленники и строители. Люди зажиточные, с деловой хваткой и тягой к прекрасному. Площадь в центре нового поселения они сразу назвали Красной, как в столице. Расстроились. Торговлю с другими городами за пару десятков лет развернули до таких масштабов, что в середине XVIII века Киевская канцелярия жаловалась в Сенат на «подозрительно большие сделки старообрядцев», исчисляемые сотнями тысяч рублей. Не говоря уже о том, что здешняя церковь оказывала значительное духовное влияние на старообрядцев-поповцев Москвы, Поволжья, Дона и других регионов.
Все это, конечно, не могло не привлечь внимания российских императоров. Их недовольство «старообрядческим звоном» на территории чужого государства вылилось в два насильственных выселения («выгонки») «беглых русских» и последующее сожжение Ветки в 1735 и 1764 годах. А она, как феникс, из пепла возрождалась стараниями вернувшихся старообрядцев. Пусть уже и не в тех масштабах, но все по тому же свободолюбивому обычаю.
— Если б уклад здешней жизни с момента основания Ветки вплоть до революции нужно было описать одной фразой, то это непременно стали бы слова одной ветковчанки: «На том свете невемо, что будеть, а здесь живешь, красуешься, свавольничаешь!» — говорит Петр Цалко, показывая раритетную серию фотопортретов 1907 года, сделанных заезжим петербургским этнографом Абрамовым.