О шахматах, Корчном и Каспарове. Отрывок из книги гроссмейстера Анатолия Карпова
В январе в издательстве «Эксмо» вышла автобиография гроссмейстера Анатолия Карпова «Жизнь и шахматы». В ней чемпион мира впервые подробно рассказывает о соперничестве с выдающимися шахматистами — Виктором Корчным и Гарри Каспаровым. «Сноб» публикует отрывок из книги.
Спорт — это прежде всего борьба с самим собой. Особенно тогда, когда ты уже достиг вершин. Ошибочно полагать, что из спорта уходят, потому что боятся конкуренции. Считается, что все только и думают о том, как бы уйти непобежденными, не упасть с трона и не разочаровать зрителя. Все это ерунда. С течением времени всегда найдется тот, кто быстрее, выше, сильнее. Особенно в тех видах спорта, которые требуют большой физической нагрузки. Невозможно показывать одинаковые результаты в двадцать и в сорок. Но уходят не поэтому, а только потому, что все уже доказали себе, преодолели себя, справились с собой, а не с вереницей соперников.
Что должен был я обрести в соперничестве с Каспаровым? Какие новые знания? В чем должен был убедиться? Каких противостояний еще не было в моей жизни до встречи с ним? Казалось, матчи с Корчным и полностью опустошили меня, и одновременно наполнили до краев: и шахматной силой, и умением держать удар, и пониманием того, что закулисная возня — мощное и действенное оружие, которое привлекает публику не меньше, а то и больше ситуации на доске. Корчной лучше других демонстрировал мне и всему миру, что для достижения цели можно не гнушаться любыми средствами. Так чем мог меня удивить Каспаров? Пожалуй, лишь тем, что в отличие от Корчного он получал мощную поддержку властей и при этом везде и всегда рассказывал о том, что его притесняют, тормозят и не дают развиваться. Публика склонна верить словам. Особенно когда их произносят громко, эмоционально и убедительно. Но что стоит за этими словами? Ничего. Пшик. Пустой звук.
Все разговоры о притеснениях и невнимании могут иметь под собой почву сейчас, когда Гарри Кимович примкнул к политической оппозиции и действительно не может рассчитывать на симпатию действующей власти. Но если вспомнить прошлое, то жалобы Каспарова любому здравомыслящему человеку покажутся абсурдными и совершенно несостоятельными. На моей памяти в мире не было ни одного гроссмейстера, которому власти оказывали бы настолько мощную, безоговорочную и всестороннюю поддержку, как Каспарову. Стоило ему проявить себя, как его исключительность тут же признали и превознесли. Я ни в коем случае не хочу приуменьшать талант и шахматные способности Гарри. Ни один шахматист не поднимется так высоко, сколько бы ему ни помогали, если только он не мастер высокого класса. Предположу, что сейчас Гарри занимает второе место после меня по количеству побед в турнирах. Какое-то время я играл не просто много, а бесконечно много. С семьдесят пятого по восемьдесят четвертый год не испытал ни одного провала ни на одном турнире. Однажды журналисты заинтересовались количеством моих выигрышей, ведь до моего появления в шахматном мире рекорд принадлежал Алехину, который мог похвастаться семьюдесятью шестью победами. Посчитав, обнаружили, что число моих выигрышей в соревнованиях с уровнем мастера спорта уже тогда перевалило за сто. Сейчас в моей копилке сто восемьдесят пять побед в турнирах такого уровня. Но интересная история, связанная с этими подсчетами, случилась в Гронингене. Мы играли товарищеский матч с моим историческим соперником — голландцем Яном Тимманом. Он единственный в мире шахматист, которому до восемьдесят пятого года удавалось выиграть у меня — действующего чемпиона мира — три партии. И пусть это было в разных турнирах, шахматной силы Тиммана это нисколько не умаляет.
Голландцы, организовывая турнир в Гронингене, имели все основания считать, что Ян имеет хорошие шансы на победу. Я к тому времени в игре практиковался мало, новую теорию не изучал, пользовался старыми схемами и приемами (к счастью, багаж позволяет). Все большее место в моей жизни стали занимать Фонд мира и депутатская деятельность. Тимман же по-прежнему вел активную шахматную жизнь и имел полное право рассчитывать на победу. Я, однако, его ожидания не оправдал и снова одержал верх. На пресс-конференции после закрытия матча организатор неожиданно объявил, что я этой победой поднял свой рекорд выигрышей до красивой цифры сто семьдесят пять. На журналистов, однако, это число не произвело никакого впечатления. Кто-то вяло поинтересовался:
— А кто следующий за вами?
— Думаю, что больше ста побед уже у Каспарова и Ананда, хотя я не считал.
— Понятно. — В голосе никакого энтузиазма. Понимание, что означают эти цифры, в зале отсутствует. Решаю внести ясность.
— Попробуйте, — говорю, — посчитать по-другому. Как вы думаете, одержать победу в пяти турнирах в год — это много или мало?
— Это, — говорят, — почти невозможно. Пять турниров в год — это сумасшедшая цифра.
— Прекрасно, — соглашаюсь. — А теперь посчитайте, что эти пять турниров надо выигрывать тридцать пять лет подряд, чтобы добраться до числа сто семьдесят пять.
Потрясенный зал несколько мгновений хранил тишину, а потом подарил мне восхищенные аплодисменты.
Так что шахматист, который выиграл большое количество турниров, не может не быть мастером высочайшего класса. Таланта Каспарова никто не умаляет, но, согласитесь, демонстрировать мастерство куда легче тогда, когда тебе создают условия и преподносят желаемое по первому требованию. Возможно, именно это отношение заставило Гарри поверить в свою исключительность. А столь предвзятое отношение к себе не может не влиять на характер.