Никита Ковтунов — об учебе у Брусникина и преподавании в Gogol School
Мы встретились с актером Никитой Ковтуновым, чтобы поговорить об универсальности артиста, русской литературе, необходимости художественного лидерства и стрессе, за которым — новые возможности
Артист Мастерской Дмитрия Брусникина Никита Ковтунов — словно вечный двигатель — не останавливается, кажется, никогда. Он задействован в большинстве постановок родного театра (к примеру, «Чапаев и Пустота» и Lorem Ipsum, покупкой билетов на которые стоит озаботиться заранее), пускается во все новые авантюры с ансамблем Minibar, выпускает курс за курсом в Gogol School. А еще есть стойкое ощущение, что он готов помочь всем и каждому, сшить костюмы или выстроить декорации. По его собственным словам, все это — заветы Дмитрия Брусникина, отеческого плеча которого сегодня не хватает и Никите Ковтунову, и всему театру.
Когда артисты говорят о театре, то почти всегда они употребляют глагол «служить». Что такое этот момент служения? Можно ли в театре просто работать? И нужно ли было начинать «служить» еще в институте, в вашем случае — в Школе-студии МХАТ?
Это приятно — быть частью чего-то, потому что ощущаешь свою сопричастность. И неважно, сколько лет пройдет после окончания Школы-студии, а связность с этим местом будет чувствоваться всегда. Как начальная школа и первый учитель занимают важное место в становлении тебя как человека, так и театр. В Школе-студии мы проводили время сутками, и невозможно было не впитать все, что здесь витает. А что касается служения театру, думаю, что если его художественная политика отвечает твоей собственной, то тебе хочется и служить, и класть всего себя на алтарь. В отношении Мастерской Брусникина я от всех требую: всё на алтарь! (Смеется.) Но если серьезно, свободу никто не отменял.
А режиссерский диктат всегда обоснован? Понятно, что, как главный человек на площадке, режиссер должен уметь взять на себя ответственность, принять решение, но всегда ли необходимо давать артисту почувствовать именно давление? Можно ли делать то же на равных или тогда все сломается?
Меня миновала эта доля, чтобы на мне самоутверждались, чтобы я чувствовал авторитет режиссера с точки зрения давления. В основном мой опыт — это опыт соучастия. Я соглашусь с тем, что искусство — зона постоянного стресса, потому что она публична, потому что каждый пытается добраться до сути. И я понимаю, что имеют в виду режиссеры, когда говорят, что отвечать за все им. Мне кажется, здесь есть сходство с преподаванием: ты должен быть уверен, что готов вести других за собой, взять на себя эту ответственность. И поэтому порой приходится говорить четко, жестко, прямо. Я часто размышляю на эту тему: как будто демократия в театре не работает, работает только твердая рука и крепкое словцо.
Русский театральный мир в плане мироустройства внутренних процессов отличается от европейского?
Тот опыт европейского театра, который был у меня, показывает, что там с точки зрения процесса все иначе. На практике мы поняли это, к примеру, на фестивале в Брюсселе, когда адаптировали спектакль «Транссиб». Мы ведь привыкли работать до ночи, пока не сделаем, не уйдем, а в Европе так нельзя. Условно, в 22 часа художник по свету говорит: «Все, моя смена закончилась» — закрывает дверь на ключ и уходит. И хоть ты на него кричи, хоть умоляй, объясняя, что нужно доделать, что без этого никак, он не останется. Это не значит, что ему все равно, просто у него есть своя жизнь, кроме работы, и он хочет ее жить.
Как вам кажется, сам материал — русская литература — дарит другую, более плотную, чем для европейского мира, степень сопричастности? Мы ведь все взрослеем в мире Бунина и Чехова, Достоевского и Толстого. Это играет роль?
Сложно сказать, потому что ты как будто неотделим от этого всего. Особенно с Достоевским у меня так, когда я приезжаю в Петербург. Ощущение, что знаю здесь каждый угол. А еще мне кажется, что современная русская драма очень талантлива, и это тоже имеет значение. Мой любимый Викентий Брызь (Виктория Костюкевич) из Владивостока, к примеру. Я чувствую такой почерк и такое мастерство слова, образное, что во мне это очень откликается. Она очень смелая, непошлая, понимающая про что пишет.
Если бы вы сегодня поступали в Школу-студию, имея весь свой теперешний опыт и знания, выбрали бы вы те же произведения или что-то другое?
О, я бы выбрал Вырыпаева точно! Хотя такой сложный вопрос, сразу начинаешь думать и сомневаться. (Пауза.) И все-таки мне кажется, что это были бы вырыпаевские «Пьяные» или монолог из его «Уфо», тот, где человек хочет домой, к девушке. А еще мне хотелось бы выбрать что-то из Родионова (Александр Родионов — сценарист, драматург, переводчик, директор «Театра.doc». — РБК Style).
А с чем поступали?