Виртуальный поп-артист Парнишка — о хитах, анонимности и индустрии
На российской инди-поп-сцене появился новый яркий герой — Парнишка. Музыкальный журналист Карина Бычкова поговорила с ним о ностальгии в поп-музыке, анатомии хита и будущем индустрии
«Парнишка — виртуальный артист, исполняющий романтический инди-поп о молодости и любви, простой и понятный, как телефон Nokia 3310», — сказано в паблике артиста во «ВКонтакте». Описание как нельзя лучше объясняет слушателю, что перед ним такое: действительно особенная и хорошо сделанная музыка, которая вызывает приятные ассоциации с попом нулевых. Вы точно знаете трек Парнишки и ELLA «Мы умрем» — большой хит, набравший в стримингах миллионы прослушиваний, — но во вселенной этого артиста немало других бриллиантов. «Афиша Daily» называла Парнишку «главной надеждой 2022 года», и, судя по стремительному заполнению пространства его музыкой, это звание постепенно оправдывается. Парнишка прячет лицо, но не свои песни.
Вы рассказывали, что концерты даются вам тяжело, вы часто нервничаете. Недавно вы выступали на VK Fest перед большой аудиторией. Как ощущения?
С каждым разом я переживаю все меньше, потому что начинаю относиться к этому более серьезно и расслабленно. Возможно, свой страх я перекрыл за счет того, что у меня появилась уверенность в том, что я делаю. Теперь я понимаю, что все движется вперед, есть отклик и от аудитории, и от экспертного сообщества, значит, я все делаю правильно и мне нечего бояться.
Многие музыканты вообще не выступают: они популярны в стримингах, и концерты им не нужны. Получается, артист может быть успешным и без выступлений?
Думаю, карьера артиста — это объемная история, которая должна включать в себя концерты. Когда я нахожу нового для себя музыканта — как правило, в плейлистах стримингов, — я мысленно ставлю первый плюсик. И если потом я слушаю этого артиста живьем и мне нравится его выступление, то ставлю второй и понимаю, что у него есть перспективы. Но если живьем человек звучит неубедительно, для меня его карьера останется диджитал-историей без развития. Все-таки я убежден, что артист с большой буквы «А» — личность, которая может на концертах, в общении с аудиторией и в интервью объяснить свою вселенную.
В чем миссия артиста?
Я рассматриваю артиста как некую культурологическую сущность, которая может быть актуальна в длительном промежутке времени. Если артист поколенческий, ему позволительно выходить на сцену под плюс, быть более компактным с точки зрения концепции, которую я объяснил. Останется ли он в истории и будут ли о нем говорить через десять лет — вопрос. Это как волна альтернативной музыки, которая была в конце нулевых: Психея, Amatory и так далее. В моменте эти группы были суперпопулярны, они собирали большие клубы, у них была мощная фан-база, но, как только их слушатели повзрослели и тренд сошел на нет, музыканты пропали с радаров. И это говорит о том, что в их сущности не было некоего культурного кода и не было мощности личности, которая позволила бы им работать вдолгую.
А как же «верни мне мой 2007-й»? Это очень мощный культурный код, то время вспоминают как раз по этой музыке.
Да, они породили этот культурный код, но сами в себе они этот культурный код не несли. Они, как, собственно, новая школа рэпа, перенесли некие западные тренды на местную почву и при этом не адаптировали их под национальную традицию. Если мы в своем огороде посадим пальму, она у нас не приживется. Условная группа Amatory — это пальма, которую искусственно перенесли за счет поколенческого тренда, а он в свою очередь служил теплицей. Но когда этот тренд ушел и теплицу разобрали, пальма погибла. А большой артист должен, как Мичурин, привить пальме ген яблока. Музыканты, которых мы воспринимаем ностальгически, типа «Зверей», «Иванушек», Валерия Меладзе, Леонида Агутина, они прививали актуальному на тот момент звучанию национальную традицию. И у их творений увеличился срок годности.
Нет ли у вас ощущения, что мы попали в ловушку ретромании и слишком много ностальгируем?
Мне кажется, что ретромания и переосмысление — разные вещи. Ретромания — это когда ты полностью копируешь звук или стиль. А переосмысление — это когда ты берешь некие паттерны, некий культурный код, заложенный, к примеру, в нашей музыке на уровне мелодизма и музыкальных образов, и переносишь все это на современные тренды.
И я считаю, что эта модель эффективна с точки зрения дальнейшего развития местной сцены. Потому что если отмотать назад в шестидесятые или восьмидесятые, все композиторы и артисты, чьи песни мы слушаем до сих пор, использовали именно эту модель адаптации актуального звука к местной традиции. В нулевые было то же самое, только тогда наследовали традиции советских композиторов — Таривердиева, Дунаевского. Взять, например, группу «Дискотека Авария»: их музыка звучит по-западному, в ней чувствуется западный стиль, но при этом некоторые их песни вполне могли бы прозвучать в советском кино.
Мне кажется, что в нулевые преемственность прекратилась, мы начали существовать в эпоху глобализации и проникновения культур, у нас начало процветать западное мышление без привязки к культурному коду. Люди, которые слушают музыку в стримингах, слушают в одном плейлисте артистов, поющих и на английском, и на русском, и эта музыка одной плоти и крови.
В чем плюсы ностальгии?
Мы поколениями смотрим «Простоквашино» и слушаем «Звенит январская вьюга». Это культурный код, который нас объединяет. Ну да, мы существуем в этой ностальгии, но она делает нас роднее, вне зависимости от того, знаем мы друг друга или видим в первый раз. Я абсолютно ярко почувствовал это, до мурашек, на выступлении Леонида Агутина. Тогда я понял, что мы все очень разные, одеты в разную одежду, кому-то из нас двадцать, а кому-то — шестьдесят, но когда мы поем «Ты забудешь обо мне на сиреневой луне», в нас что-то пробуждается, и мы настолько понимаем друг друга в этот момент, что нам хочется обняться. И я хочу, чтобы музыка чаще вызывала такие эмоции.
Может ли Парнишка быть популярным на Западе?
С нами связывалось французское пиар-агентство, которое хотело продвигать нас во Франции. Они были уверены, что наша музыка будет там популярна, несмотря на то, что мы поем по-русски. По словам этого агентства, в музыке Парнишки четко угадывается национальная идентичность, она может понравиться европейскому слушателю, которому не нужна «клюква» и «Калинка-малинка», положенная на прямую бочку. Конечно, этот разговор был до февраля, с тех пор у нас прекратился диалог.