«Не будь манной кашей!». Работники Пушкинского музея — об Ирине Антоновой
Президент Пушкинского музея Ирина Антонова, в апреле отмечавшая 75 лет работы в нем, 30 ноября ушла из жизни в возрасте 98 лет. «РБК Стиль» попросил ее коллег рассказать о первых встречах, общей работе и заветах
Для музейного мира (а на самом деле, для мира вообще) Ирина Антонова — человек-легенда. Эта порой формальная, порой тривиальная слегка формулировка в случае с Ириной Антоновой оказывается самой емкой и точной. Встреч с ней боялись и ждали, как неизменно ждали и боялись ее мнения — всегда честного, всегда бескомпромиссного. В память о директоре и президенте Пушкинского музея мы попросили его сотрудников вспомнить о приходивших и воплощавшихся идеях, командировках и вечерах, проведенных в кабинете Ирины Александровны.
Виктория Маркова, главный научный сотрудник ГМИИ им. А.С. Пушкина, доктор искусствоведения, профессор, заслуженный деятель искусств РФ
Моя первая встреча с Ириной Александровной… Это было давно, но я помню нашу встречу так, как будто она произошла вчера. Мне едва исполнилось 19, и я, воспитанница КЮИ (Клуба юных искусствоведов), мечтала работать в Музее. Первая попытка устроиться на должность технического сотрудника в библиотеке провалилась, моя кандидатура не подошла тогдашнему начальнику отдела кадров Николаю Ивановичу Прохорову, отставному полковнику, дочь которого была женой Александра Галича. Во время собеседования он прямо сказал, что хорошо одетая девушка, да еще и с маникюром, вряд ли будет заниматься мытьем полов. Это были последние месяцы пребывания на посту директора Александра Ивановича Замошкина.
Некоторое время спустя после неудачной попытки устроиться в Музей мне позвонил Игорь Наумович Голомшток, у которого в школьные годы я занималась в кружке. Тогда уже вышла в свет принесшая ему известность первая в нашей стране книжечка о творчестве Пикассо, написанная вместе с Юлием Даниэлем (до процесса Даниэль-Синявский оставалось четыре года!). От него я узнала, что девушке, которую ранее предпочли мне, мытье полов не пришлось по душе, она уволилась, и место снова оказалось свободно. Но, чтобы избежать повторного разговора в отделе кадров, было решено обратиться прямо к незадолго до того назначенной на должность директора Антоновой, которую характеризовали как человека своего, давно работающего в Музее.
Вскоре Ирина Александровна приняла меня в своем кабинете. Войдя, я увидела ее сидящей за большим столом, за которым работал еще Иван Владимирович Цветаев (чего я тогда, естественно, не знала), на ней был джерсовый костюм серого цвета, который мне запомнился, поскольку я была одета в платье того же цвета и тоже джерсовое. Насколько я помню, разговор был очень доброжелательный, но непродолжительный — я сказала, что собираюсь поступать в университет и очень бы хотела работать в музее. В заключение, пообещав все узнать, Антонова взяла у меня номер домашнего телефона. Буквально через два-три дня она позвонила, сказав: «Деточка, все в порядке, можете выходить на работу». Так началась моя музейная жизнь.
Еще в студенческие годы Ирина Александровна увлеклась искусством Италии, ее дипломная работа была посвящена творчеству Веронезе. Затем уже в Музее в качестве научного сотрудника Отдела Запада (теперь — Отдел искусства старых мастеров) она продолжала этим заниматься и даже начала готовить кандидатскую диссертацию. После ее ухода на должность директора отдел долгое время оставался без специалиста по итальянской живописи, и лишь по прошествии шести лет эта должность была предложена мне, хотя до защиты диплома оставалось еще больше года. Думаю, слово Ирины Александровны было здесь решающим. Она произнесла тогда фразу, которая врезалась мне в память: «Помните, что Музей всегда славился своими итальянистами!» Это было напутствие.
В те первые годы моей самостоятельной жизни в Музее директор постоянно держала меня, начинающего и еще не оперившегося сотрудника, в поле своего внимания, помогая обрести профессиональную зрелость. Сразу после окончания Университета она включила меня в состав специализированной туристической группы, отъезжавшей в Италию, а ведь в те времена даже таким образом попасть за рубеж было непросто. Но этим дело не ограничилось — год спустя я снова дважды побывала в этой стране в командировках, сопровождая на выставку произведения из ГМИИ и Эрмитажа. Все это было похоже на чудо, но главное еще ожидало меня впереди — через несколько лет мне была предоставлена годовая стажировка в Италии. Однако в тот раз при оформлении документов возникла серьезная проблема — Министерство культуры СССР отказывалось поддержать мою кандидатуру и дать разрешение на выезд. Тогда Ирина Александровна отправилась на прием к заместителю министра Владимиру Ивановичу Попову, и в итоге вопрос был решен положительно. Все это сыграло решающую роль в становлении меня как специалиста, но не только.
С годами характер наших отношений менялся, возникла дистанция. Это были отношения руководителя и подчиненного, на котором также лежала ответственность за одно из важных направлений работы Музея. Не всегда наше видение той или иной проблемы совпадало. Это могло касаться вопросов комплектования, выставок, экспозиционной и научной работы. В такие моменты приходилось отстаивать свою точку зрения, добиваться результата. Находиться рядом со столь сильной личностью было непросто, но это давало бесценный жизненный опыт и формировало характер.
Тем не менее, в ответственные моменты жизни нередко именно в лице Антоновой я находила столь важную для себя поддержку. Так, лет 20 назад в период работы над новой музейной экспозицией лишь Ирина Александровна поддержала мою идею перенести итальянскую живопись эпохи Возрождения в зал № 7, где ранее показывали золото Шлимана. Жизнь показала, что это решение было верным. При всей авторитарности ее характера с Антоновой можно было вести диалог, она была открыта для дискуссий.