Как скрестить Канта с хоррором и описать воображаемый СССР?
Беседа c Адамом Робертсом
Одним из зарубежных гостей конвента «Фантастическая ассамблея», проходившего с 17 по 20 августа под Петербургом, стал Адам Робертс — человек множества дарований. Он и популярный фантаст, автор без малого двух десятков НФ-романов (на русский переведены «Соль», «Стена» и «Стеклянный Джек»), а также десятка пародий («Треска да Винчи», «Салямиллион», «Матрица-Перематрица»...). И учёный, выпустивший исследование «История научной фантастики» и готовящий биографию Герберта Джорджа Уэллса. И профессор литературы Лондонского университета, плотно занимающийся XIX веком. И просто эрудированный собеседник, одинаково интересно рассуждающий о Толкине и Набокове. Наконец, Робертс — обладатель весьма английского чувства юмора.
От «Нечто» до Джойса: любитель кроссоверов
Действие «Стеклянного Джека» происходит в Солнечной системе, управляемой кланом космических мафиози Улановых. Почему правители будущего у вас — русские?
очень
разноплановую
фантастику
Я знаю, есть такой стереотип: русские олигархи, русские мафиози... Но когда я решил сделать Улановых правителями будущей Солнечной системы, я об этом не думал. «Стеклянный Джек» — рефлексия на тему Золотого века фантастики и Золотого века детективов. Фантастика Золотого века была преимущественно американской, но описывать тотально американское будущее было бы странно... Я могу обосновать свой выбор так. В XXI веке Россия займёт ключевые позиции чисто географически: с одной стороны у вас Китай, с другой Запад, русские — посредники. Однако на «Фантассамблее» я узнал, что Уланова — это знаменитая балерина. Так что теперь я притворюсь, будто мои Улановы на деле танцовщики балета, а «Стеклянный Джек» — книга о будущем, в котором балет стал универсальной валютой, а балеруны — самыми главными боссами... (Смеётся.)
«Стеклянный Джек» — кроссовер НФ и детектива, ваш недавний роман «Нечто в себе» тоже смешивает множество жанров. Чем вас привлекают кроссоверы? И нет ли опасности, что с увеличением их числа фантастика станет слишком постмодернистской?
На этот вопрос я мог бы отвечать очень долго... Да, кроссоверов всё больше, и я думаю, что это хорошо. Гибридность — сила! Science Fiction как таковая — кроссовер между наукой и беллетристикой, по крайней мере, по-английски, — теперь я знаю, что по-русски говорят о «фантастике» вообще... (Смеётся.)
Дело не в том, чтобы взять научную идею и описать её средствами литературы. В середине XIX века наука и искусство были едины, они разделились позднее, став, как говорил Чарльз П . Сноу, «двумя культурами», причём асимметричными. Учёные разбираются в науке — и любят читать книги, а многие писатели едва ли не гордятся тем, что в области науки они невежественны и не знают, что такое законы термодинамики... Мощь НФ в том, что она сводит науку и искусство воедино. Довольно часто фантасты начинают как учёные. Я гуманитарий, мои научные познания невелики, если сравнить мои книги с книгами Пола Макоули и Стивена Бакстера. Но для меня очень важна сама идея гибридности.
Не могли бы вы подробнее рассказать о романе «Нечто в себе», тем более что вскоре он выйдет на русском языке? Само название книги — гибрид фильма «Нечто» и «вещи в себе» Иммануила Канта...
Идея написать «Нечто в себе» родилась, когда я прочёл «Критику чистого разума» Канта, о которой много слышал, но, так сказать, из вторых рук. В какой-то момент я занимался Кольриджем (Сэмюэл Тэйлор Кольридж — английский поэт-романтик (1772–1834), он читал Канта, вот и мне пришлось...
Это довольно скучная, но и очень любопытная книга, и я наконец-то понял, о чём она, — из вторых рук понимание, если говорить о Канте, не получишь. Читая её, я задумался вот над чем: НФ базируется в основном на физике, биологии, химии — берёт научный дискурс и его экстраполирует; как ни странно, фантасты редко берут за основу гуманитарный дискурс — философию, например. С Кантом такого точно никто не делал, вот я и решил сочинить, условно говоря, фантастическую новеллизацию «Критики чистого разума».
фантастика Робертса —
игры в Свифта и
в соцреализм
Это была непростая задача, потому что я поставил себе жёсткие рамки: 12 категорий Канта соответствуют 12 главам романа. Два ключевых понятия — время и пространство: в половине глав персонажи движутся в пространстве, в половине — во времени. Движение в пространстве — это и путевой дневник, и описание погони, то есть триллер. Движение во времени — фантастика. Все категории Канта разнятся, и я решил, что все главы должны отличаться по стилю. Я нарисовал большую таблицу. Грубо говоря, в этой главе сексом занимаются двое мужчин, в той — мужчина и женщина, в третьей никто не занимается сексом, в четвёртой постлюди оставили всякую сексуальность в прошлом, и так далее...
По похожим схемам писал «Улисса» великий Джеймс Джойс.
Я это понимал. Соперничать с Джойсом — это, как говорили греки, «хюбрис», гордыня. Безусловно, Джойс был выдающимся мастером романа... но он мёртв, а я жив. Пока что у меня перед ним есть некоторое преимущество. Кроме того, Джойс был одноглаз, а у меня два глаза... (Смеётся.) В общем, я отдавал себе отчёт в том, что концепция романа претенциозна, и старался насытить его много чем, как-то перемешать всё — чтобы вышло интересно.
Нашёлся ли читатель, который увидел в романе то, что вы сейчас описали, или книга так и осталась вещью в себе?
Хм. Сомневаюсь, что такой читатель нашёлся... Одно дело — задачи, которые я ставил перед собой. Другое — что сочинитель экспериментального романа обязан сделать его читабельным и увлекательным. Нельзя говорить: «Вот вам мой претенциозный невразумительный эксперимент — читайте или убирайтесь! Я же художник!..» К слову, одновременно с «Нечто в себе» я работал над романом «Чёрный принц» на основе сюжета Энтони Бёрджесса — и прочёл всё, что он написал. Бёрджесс обожал эксперименты, однако он не написал ни одной книги, которую было бы трудно читать. Он всегда заботился о читателе. Я стремлюсь к тому же.