Тысяча ли до могущества
Новый конфликтный многополярный мир ставит перед Китаем вызовы, масштабы которых под стать его достигнутым успехам. Ключевой вызов — технологический: стране предстоит преодолеть критическую зависимость от Запада в ряде отраслей, прежде всего в микроэлектронике
Феномен быстрого экономического роста Китая охватил два десятилетия — с начала 1990-х до начала 2010-х. Он был связан с реализацией потенциала простой модели, базирующейся на заимствовании иностранных технологий и капиталов, масштабировании производств, сборочных с последующей локализацией, массовой номенклатуры обрабатывающей промышленности в расчете на экспорт, которая получила расхожее наименование «мировая фабрика».
В этот период темпы роста Китая в разы опережают среднемировые. В 1990-е душевой доход по ППС растет на 9,3% ежегодно, тогда как в среднем по миру на 1,4%. В 2000-х, после присоединения в 2001 году к ВТО на удачно выторгованных для себя условиях, Китай ускоряется еще сильнее — до 9,9% и не допускает провала в отрицательную область даже во время кризиса 2008–2009 годов (мир в целом в первом десятилетии этого века показывает более скромные темпы — всего 2,3% в год, см. график 1).
В соревновании крупнейших экономик мира Китай ворвался в первую тройку еще в 1997 году, оттеснив на четвертое место Германию. Через четыре года он опередил Японию, став номером два в глобальной экономике. Америка продержалась еще довольно долго, но в 2017-м Китай стал крупнейшей экономикой планеты (см. график 2). Это в расчете по паритету покупательной силы валют — именно эта метрика используется экономистами для международных сопоставлений. Уже в этом десятилетии Китай должен обойти Америку по размеру своей экономики в расчете по текущему обменному курсу и тогда уже станет лидером в двух номинациях.
За последние тридцать лет доля Поднебесной в мировой экономике выросла почти в шесть раз, до 18,5%, а совокупная доля Китая и Индии увеличилась более чем вчетверо — с 6 до 26%. Тогда как совокупный вес ядра «коллективного Запада» (США, Великобритания, ЕС, Япония) за это время столь же кардинально снизился — с 55% глобального ВВП в 1990 году до 37% в 2021-м.
А вот в 2010-х Китай начинает явно притормаживать: среднегодовые темпы прироста душевого ВВП по ППС в 2011– 2021 годах опускаются сразу до 6,4%, определяя в значительной степени более скромные среднемировые темпы (1,8%). Торможение китайского роста стало неизбежным следствием смены макромодели экономического развития — от экспортно ориентированной «мировой фабрики» («две головы снаружи» в китайском дискурсе: сырье и комплектующие поступают извне, готовая продукция идет вовне) на то, что в руководящих документах КПК впоследствии получило название системы «двойной циркуляции», при этом ведущую роль в тандеме играет «внутренняя большая циркуляция» — локальный рынок и внутренний спрос, формируемый главным образом 400-миллионным городским средним классом.
Еще в 2006 году внутренний спрос впервые стал вносить больший вклад в прирост китайского ВВП, чем экспорт. Экспортная квота достигла максимума в 2007 году (36% ВВП) и с тех пор сократилась вдвое (18% в 2016 году, в дальнейшем стабилизировалась около этой отметки, в 2021 году — 19%) — при том что по абсолютной величине товарного экспорта Китай продолжает лидировать, заметно опережая США.
Пандемия коронавируса 2020 года и глобальная санкционная война Запада против России 2022 года активизировали сжатие цепочек добавленной стоимости и масштабный решоринг промышленных производств, ранее делавших Китай точкой конечной сборки. Ключевой вопрос к новой модели — способна ли она обеспечить продолжение устойчивого экономического роста и повышение благосостояния граждан.
Ведь следует отдавать себе отчет в том, что Китай все еще не слишком богатая страна. По среднедушевому ВВП по ППС Китай лишь накануне пандемии обошел Иран и только в прошлом году слегка превысил среднемировой уровень. Среднедушевой доход в Китае составляет лишь 28% американского, 56% турецкого и 63% российского (см. график 3). Правда, в 2,6 раза превосходил индийский, хотя на старте экономического чуда средний китаец был беднее индийца.
Юань готовится к рывку
В валютно-финансовой сфере смена модели экономического развития Китая сопровождалась отказом (в конце 2013-го — начале 2014 года) от политики неуклонной ревальвации юаня к доллару США (см. график 4) и агрессивного накопления международных резервов к более гибкой курсовой и резервной политике (см. график 5). В составе резервов в последнее десятилетие Народный банк Китая резко увеличил долю золота.
Власти Поднебесной также проводят политику постепенной, но неуклонной интернационализации юаня. Важной вехой на этом пути стало включение Международным валютным фондом юаня в 2016 году в корзину SDR. Еще до этого, в 2014-м, Китай запустил международную секцию Шанхайской золотой биржи — иностранцы получили доступ к торгам поставочными спотовыми и фьючерсными контрактами на золото с котировками и расчетами в юанях. А в 2018 году была открыта торговля нефтяными фьючерсами с расчетами в юанях на Шанхайской международной энергетической бирже (подробнее см. «Крадущийся тигр, затаившийся дракон» «Эксперт» № 49 за 2017 год).
Тем не менее позиции юаня как мировой расчетной валюты пока что довольно скромные. По данным SWIFT на сентябрь текущего года, юань обслуживал лишь 2,44% международных расчетов, проведенных с использованием этой системы финансовых сообщений, уступая не только лидерам — доллару США (42%) и евро (35%), но и валютам второго эшелона — британскому фунту (6,5%) и японской иене (2,9%, см. график 6).
Санкционная война Запада против России играет на руку Китаю и его валюте, юань из нишевой экзотики превратился в удобный платежный и инвестиционный инструмент для российских игроков. А беспрецедентная по масштабам блокировка США и ЕС половины международных резервов РФ активизировала усилия Китая в продвижении юаня в святая святых доллароцентричной торговли — расчеты за нефть. Летом этого года прошли переговоры Китая с Саудовской Аравией о перспективах перевода расчетов за поставки КСА нефти в Китай с долларов на юани. Каковы возможные следующие этапы на пути повышения веса юаня в «концерте» мировых резервных валют? Возможно, этим шагом станет переход к полной конвертируемости юаня.
Технологический вызов
Но судьбу модели «двойной циркуляции» определят не валютные и финансовые инновации, а способность Китая ответить на вызовы в технологическом развитии. Развязанная Дональдом Трампом торговая война США против Китая при Джо Байдене трансформировалась в системное давление с целью ограничения возможностей развития КНР в наиболее технологичных отраслях экономики, прежде всего в микроэлектронике. Сумеет ли Китай достичь технологического суверенитета в критически важных отраслях, несмотря на ограничительные меры США? Вопрос открытый.
Китайцы вполне осознают важность темы и с присущей им системностью приступили к его решению еще задолго до пикировок с Вашингтоном. Долгосрочная стратегия промышленнотехнологического развития КНР была принята в далеком 2015 году, когда, казалось, идиллии Чимерики еще ничто не угрожало. Первый этап стратегии — программа Made in China 2025 — уже прошел экватор. Задача второго этапа, с горизонтом до 2030 года — превратить Китай в мировую инновационную державу среднего уровня. И наконец, третий этап целеполагает превратить Китай к середине столетия в ведущую инновационную державу мира.
Уже достигнутые КНР технологические рубежи впечатляют. В своей речи на XX съезде КПК Си Цзиньпин акцентировал продвижение в таких областях, как пилотируемая космонавтика, зондирование Луны и Марса, зондирование земных недр и глубоководное морское зондирование, суперкомпьютеры, спутниковая навигация, квантовая информатика, технологии ядерной энергетики, производство больших самолетов, биомедицина и биофармацевтика.
«В этом списке есть пересечения с изначальным списком десяти направлений развития технологий программы Made in China, но после начала торговых войн с США приоритеты в сфере современных технологий были Китаем скорректированы, — поясняет Александр Ломанов, руководитель Центра азиатско-тихоокеанских исследований ИМЭМО РАН. — Речь идет уже не о достижении успехов “широким фронтом” по всем направлениям, а о концентрации ресурсов на важнейших участках, где прекращение поставок с Запада способно нанести ущерб китайской экономике».
Но не только Китаю придется меняться в ответ на рост конфликтности внешней среды: учитывая «вес» китайской экономики, ее технологическое преображение, если оно все же произойдет, приведет к кардинальным сдвигам на всех ключевых ресурсных рынках мира. Ведь сегодня Китай, как прорва, пожирает гигантское количество материальных и энергетических ресурсов планеты. Даже производя у себя 57% мирового алюминия, 53% стали, 50% угля, 40% меди, 23% хлопка, Китай продолжает много импортировать. По оценкам UNCTAD, на КНР приходится более 70% мирового экспорта алюминиевого и никелевого сырья, а также железной руды, 60% медной руды и концентратов, четверть мировых поставок нефти, 23% поставок хлопка и 21% — СПГ (см. график 7).
Уже сейчас ресурсоемкость китайской экономики по ряду позиций сокращается. Потребление электроэнергии на доллар ВВП (по ППС) снизилось за тридцать лет почти вдвое — с 0,56 кВт·ч в 1990 году до 0,3 кВт·ч в 2021-м. Удельное потребление нефти снизилось за этот же период в 4,2 раза — до 0,024 кг на 1 доллар ВВП. В то же время удельное потребление газа и алюминия в последнее десятилетие увеличивается (подробнее см. «Ресурсный “пылесос” стареет»). Согласно целевым установкам КПК на 14-ю пятилетку (2021–2025) потребление энергии в Китае на единицу ВВП должно снизиться на 16%.
Экспансия идей
Наконец, важно подчеркнуть, что Китай не думает закрываться. «Двойная циркуляция» означает лишь перезагрузку политики открытости. Китай продолжает участвовать в глобализации, но существенно наращивает степень своей защиты от внешнего давления, ограничений и санкций.
Очень показательна в этом смысле трансформация инициативы председателя Си «Один пояс — один путь» (ОПОП; в западных источниках она чаще именуется Инициативой Пояса и Пути). На первый взгляд эта политика — хрестоматийный пример воплощения ленинской формулы империализма «экспорт капитала вместо экспорта товаров». Но оказывается, это лишь поверхностный слой понимания.
— Базовая китайская трактовка ОПОП сводится к перечислению «пяти стыковок» — политики, инфраструктуры, торговли, финансов и людских сердец. Что бы сказал товарищ Ленин про «экспорт связей людских сердец», при понимании того, что речь не идет о «пролетарском интернационализме» или «экспорте революции»? — рассуждает Александр Ломанов. — Это больше, чем про «товары и капитал». Китайское понимание ОПОП широкое и комплексное, поэтому рассуждения о росте или снижении инвестиций не указывают на окончание проекта. Начался коронавирус, связи нарушились — но тут появился «Шелковый путь здоровья», Китай начал помогать странам ОПОП медицинскими товарами и вакцинами. Прежнюю критику в Китае услышали, ныне речь идет про ОПОП «высокого качества» (стандарты инвестиций и проектов) и обязательно «зеленый», то есть учитывающий экологические аспекты. Китай принципиально не хочет редуцировать содержание ОПОП к экономической составляющей. Пока западные эксперты спрашивают, где инвестиции и прибыли, китайская сторона указывает на расширение контактов со странами-партнерами, на расширение числа участников ОПОП, на превращение этой инициативы в «международное общественное благо» и в шаг на пути строительства сообщества судьбы человечества».
Ресурсный «пылесос» стареет
Китай как «мировая фабрика» закономерно превратился в гигантский «пылесос» базовых ресурсов.
Выплавка стали в Китае в 1990 году составляла 66,4 млн тонн — меньше, чем в России. Однако уже к 2000 году, накануне вступления в ВТО, этот показатель вырос до 128,5 млн. А потом началось нечто невероятное. В 2010 году китайское Бюро статистики отчиталось о выплавке 637,2 млн тонн стали, в 2021-м — о 1032,8 млн (53% мирового производства).
Такие колоссальные мощности требуют гигантского количества железной руды. Прирост ее добычи в стране был огромным — с 215 млн тонн в 2000 году до 980 млн в 2021-м. Но собственных запасов все равно не хватает, Китай сейчас один из крупнейших в мире импортеров руды. В 2021 году страна закупила 1,1 млрд тонн руды и концентрата на 182 млрд долларов — это примерно 71% всего объема международной торговли железной рудой (в стоимостном измерении, здесь и далее для торговых потоков использованы данные UNCTAD). Основными поставщиками выступили Австралия (62%), Бразилия (21%) и ЮАР (3,6%).
Ведущие позиции КНР занимает не только в черной, но и в цветной металлургии. Например, производство меди в стране с незначительных объемов начала 2000-х выросло до 0,5 млн тонн в 2010 году, а к 2021-му увеличилось до 10,5 млн — это 40% мирового производства рафинированной меди. Чтобы обеспечить мощности сырьем, страна в 2021 году ввезла 23,4 млн тонн медных руд и концентратов на 56,8 млрд долларов. Это 60% всего медного сырья, поступившего на международный рынок. Крупнейшими поставщиками меди для Китая по состоянию на 2021 год были Чили (37,9%), Перу (23,7%), Мексика (6,2%) и Монголия (5,1%).
С алюминием ситуация ровно такая же. Производство металла в КНР выросло с 2,6 млн тонн в 2000 году (оценка USGS) до 38,5 млн в 2021-м (по китайской статистике) — это 57% мирового производства. Поэтому в прошлом году страна импортировала 107,2 млн тонн бокситов на 5,1 млрд долларов из Гвинеи (51%), Австралии (31,8%) и Индонезии (16,6%) — 72% всего мирового алюминиевого сырья.
Промышленный рост сопровождается стремительным увеличением потребления энергоресурсов. По данным национальной статистики, добыча угля в Китае с 998 млн тонн в 2000 году выросла до 3237 млн в 2010-м и 4071 млн в 2021-м. Британская ВР оценивает итоги прошлого года в Поднебесной даже выше, в 4126 млн тонн, — это ровно половина мирового объема. Но даже такого количества собственного угля КНР не хватает. В 2021 году она закупила дополнительно 204 млн тонн на 27,1 млрд долларов — 17,5% всего угля (в стоимостном выражении), поступившего в продажу в мире. Крупнейшими поставщиками сырья стали Индонезия (43%), Россия (26,7%), Монголия (7,9%) и Австралия (5,7%).
Что касается нефти, то Китай занимает шестое место в мире (после США, России, Саудовской Аравии, Канады и Ирака) по ее добыче — 199 млн тонн в 2021 году, однако в этой области мощности последние десять лет не наращиваются, поскольку доступные запасы исчерпаны. А вот потребление неуклонно растет: с 2010 года оно увеличилось более чем в полтора раза, до 718 млн тонн. Каждая шестая тонна нефти в мире сжигается в Китае. По оценке ВР, для покрытия имеющегося дисбаланса Поднебесная в 2021 году импортировала 526 млн тонн нефти и 103 млн тонн нефтепродуктов (правда, параллельно 60 млн тонн китайского сырья было направлено на экспорт). На КНР приходится четверть всей нефти, поступившей на международный рынок. Крупнейшими поставщиками по состоянию на 2021 год оказались Саудовская Аравия (17,1%), Россия (15,5%) и Ирак (10,5%). Возможно, есть в списке и Иран — эта страна, как и покупатели ее нефти часто не афишируют такие поставки.
Газа в Китае, по данным ВР, в 1990 году добывалось 15,4 млрд кубометров, в 2000-м — 27,4 млрд, в 2021-м — 209 млрд. Однако потребление увеличивалось еще быстрее. До начала 2000-х спрос еще покрывался собственной добычей, но затем возник дефицит: в 2021 году стране потребовалось уже 378 млрд кубометров. Статистика ВР свидетельствует, что 53,2 млрд из них поступило через газопроводы, главным образом из Туркмении (31,5 млрд кубометров), России (7,6 млрд), Казахстана (5,9 млрд) и Узбекистана (4,3 млрд). Прочие нужды покрывались за счет массовых закупок СПГ, которые КНР начала еще в 2006 году (порядка 1 млрд кубометров). Уже через четыре года этот показатель составил 13 млрд кубометров, а к 2021 году достиг 109,5 млрд кубометров (21% международной торговли СПГ) — больше, чем в Японии и всей Европе. Поставляли сжиженный газ Австралия (43,6 млрд кубометров, или 40% китайского импорта СПГ), США (12,4 млрд кубометров), Катар (12,3 млрд), Малайзия (11,7 млрд), Россия (6,2 млрд).
Несмотря на колоссальный рост энергетической отрасли, энергоемкость китайской экономики неуклонно снижается. Так, если в 1990 году на 1 доллар ВВП по ППС в стране приходилось 0,56 кВт·ч электроэнергии, то в 2000 году — 0,37, в 2010-м — 0,34, а в 2021-м — 0,3.
Кроме того, несмотря на бурный рост спроса на нефть, относительная «нефтеемкость» производств падает. В 1990 году на 1 доллар ВВП по ППС приходилось потребление 0,1 кг нефти, в 2000-м — 0,06, в 2010-м — 0,036, в 2021-м — 0,024. Зависимость ВВП по ППС от газа, напротив, растет: 0,006 кубометров на 1 долл. ВВП по ППС в 2000 году, 0,009 — в 2010-м, 0,014 — в 2021 году.
Развитие черной металлургии и освоение базовых отраслей тяжелой промышленности в 2000-е годы увеличило потребность в стали: в 2000 году на 1 доллар ВВП по ППС приходилось 0,035 кг, в 2010-м — 0,052. Но в последние годы с появлением новых технологий эта зависимость снижается (по итогам 2021 года — 0,038). Однако спрос на цветные металлы в силу тех же причин продолжает расти. Например, 0,0007 кг алюминия на 1 доллар ВВП по ППС в 2000 году, 0,0012 — в 2010-м и 0,0014 — в 2021-м.
В общем, настоящая история успеха. Однако финал этой истории остается открытым в силу гигантских демографических проблем, с которыми Китай столкнется уже в ближайшем будущем.
Не секрет, что одним из важных факторов бурного экономического роста КНР стало огромное количество молодой рабочей силы при небольшой доле издержек на содержание нетрудоспособных стариков. Экономисты называют подобное состояние демографическим дивидендом. Однако на сегодняшний день этот ресурс исчерпан. Программа «Одна семья — один ребенок», запущенная в 1979 году, была реализована настолько успешно, что поставила под вопрос перспективы нации.
Если в начале 1980-х в структуре населения 33% приходилось на детей и только 5% — на лиц старше 65 лет, то сейчас эти доли составляют 17 и 13% соответственно.
Суммарный коэффициент рождаемости (число детей на одну женщину фертильного возраста) в КНР по итогам переписи 2020 года был оценен в 1,24, в то время как простое воспроизводство поколений требует не меньше 2,1. Если десять лет назад в Китае соотношение численности трудоспособного и пожилого населения оценивалось как 5:1, то уже к 2030 году оно рискует выйти на отметку 2:1. Такого катастрофического демографического давления не выдерживает даже богатая Европа.
В 2016 году КПК официально запустила программу «Одна семья — два ребенка», однако она не принесла ожидаемых результатов: падение рождаемости продолжилось. Глава Бюро статистики Китая Нин Цзичже сообщил, что в 2020 году в стране родилось 12 млн детей — в полтора раза меньше, чем в 2016-м. В 2021 году правительство объявило новый принцип: «Одна семья — три ребенка», параллельно начав гонения на ряд проявлений сферы образования и массовой культуры, с точки зрения официального Пекина, вредящих демографии. Однако специалисты в успех этой политики не верят.
По итогам межпереписного периода 2010–2020 годов, численность трудоспособного населения в Китае сократилась на 40 млн человек. По данным министерства людских ресурсов и социального обеспечения КНР, с 2021 по 2025 год число людей трудоспособного возраста уменьшится еще на 35 млн.
Абсолютная численность населения страны может начать снижаться уже с 2023 года. До конца века Китай потеряет 600 млн граждан (с нынешних 1,4 млрд до 800 млн человек) при умеренном сценарии или даже 0,9–1 млрд (до 400–500 млн) при негативном развитии событий.
Сергей Кудияров
Хочешь стать одним из более 100 000 пользователей, кто регулярно использует kiozk для получения новых знаний?
Не упусти главного с нашим telegram-каналом: https://kiozk.ru/s/voyrl