Великие генетики спорят о сексе
Алексей Алексенко продолжает цикл публикаций «Зачем живые любят друг друга» — о загадках размножения и других парадоксах современной биологии. Четвертая глава посвящена тому, как великие генетики рассматривают мешок с генами.
П
режде чем рассказывать о разных теориях, объясняющих существование секса, несмотря на его «двойную цену», надо сделать два замечания. Первое: об этом написано уже очень много научно-популярного, попроще или посложнее, кто как любит. Лично я рекомендовал бы вместо этой нашей заметки прочесть соответствующую главу из книги Ника Лейна «Лестница жизни», это из категории «попроще», а если чуть посложнее — тогда, например, серию колонок прекрасного украинского биолога Дмитрия Шабанова. Второе: некоторые авторы брались подсчитывать разные гипотезы о сексе, и у одних получалось с десяток, а у других и несколько дюжин. Но в этом деле скорее важна динамика: сначала гипотез было мало, их выдвигали и критиковали только самые отборные генетики, а потому в обсуждении даже заведомо неверных идей был смысл. Затем и гипотез, и генетиков становилось все больше и больше. К концу ХХ века к делу подключились отряды вдумчивых любителей науки (я ни за что на свете не употреблю здесь словосочетания «городские сумасшедшие»), и эта история, по-прежнему далекая от развязки, слегка подрастеряла драйв. Поэтому заранее предупреждаю: мы начнем с великих генетиков, а заканчивать не будем вовсе, просто перейдем на более интересные темы.
Начать надо, видимо, с Августа Вейсмана. Роль Вейсмана в истории генетики косвенным образом признали не только его соратники, но и представители враждебного лагеря: советские лжеученые-лысенковцы именовали всех генетиков «вейсманистами-морганистами», тем самым отдав дань заслугам немецкого зоолога. Кстати, вторая часть ругательства связана с именем Томаса Моргана, ставившего опыты с плодовой мушкой и на их основе догадавшегося, как связаны между собой гены и хромосомы.
Август Вейсман оперировал терминами, которые современному студенту-биологу показались бы архаичными вплоть до дремучести — вроде «зародышевой плазмы» — и тем не менее в одиночку прошел, кажется, больше половины пути от идей Чарльза Дарвина до современной эволюционной теории. В частности, он придал реальный смысл гипотезе Дарвина, согласно которой материалом для отбора служат «маленькие наследуемые изменения». Слово «мутация» в те поры среди биологов уже бытовало, однако его автор, ботаник Хуго де Фриз, придавал ему несколько другой смысл. Тем не менее рассуждения Вейсмана об «изменениях в зародышевой плазме» легли в основу представления о мутациях в самом что ни на есть современном смысле слова. Термин «мутации» уже использовался в нашем повествовании, потому что в XXI веке глупо притворяться, будто читателям оно не знакомо. Однако с этого места и далее мы будем пользоваться им на законных основаниях.
Гипотеза Вейсмана такова: изменения (то есть мутации) происходят в «зародышевой плазме» случайным образом. Зародышевая плазма дает начало соматическим клеткам организма, и от того, насколько удачными были мутации, зависит, насколько успешен будет организм в жизни и дальнейшем размножении. Организм, согласно Вейсману, может влиять на зародышевую плазму единственным образом: умереть, не оставив потомства, и тем самым обречь ее на исчезновение, если случившиеся в ней мутации оказались нехороши. Наверное, сам Дарвин много бы дал, чтобы сформулировать этот базовый принцип эволюции столь четко и наглядно.
В том, что касается секса, идея Вейсмана состоит в следующем: перетасовывая гены, половое размножение делает потомство более разнообразным, чтобы естественному отбору было над чем поработать. Или по-научному: пол — «источник индивидуальной изменчивости, поставляющий материал для естественного отбора».
Скажи Вейсман такое сейчас, ему бы несдобровать: как будто смысл жизни в том, чтобы угождать естественному отбору, который неспроста занял место Бога в общей системе вещей. На самом деле отбор — просто свойство самой жизни, которой (скажу по личному опыту) вообще-то совсем не хочется никуда эволюционировать, а напротив, желательно благоденствовать прямо как она есть. Ну сами подумайте, какая выгода семейной паре в том, чтобы ее дети, вместо того чтобы просто быть счастливыми и рожать внуков,