Тонкий человек: Фридерик Шопен и его недуги
Польский композитор прожил короткую и яркую жизнь, а причина его смерти вызывает дискуссии и по сей день
С портрета кисти Эжена Делакруа смотрит мужчина нереальной худобы: тонкий слой кожи так туго обтягивает череп, что опытному френологу не потребовался бы тактильный осмотр, чтобы изучить эту голову. На коже человека на портрете как будто вовсе нет морщин — лишь напряженная впадинка между бровей да слегка опущенные уголки рта. Если мысленно заменить пышную рыжеватую шевелюру на седые волосы, то изображенного художником 28-летнего человека можно будет принять за старика.
Таков самый известный образ Фридерика Шопена — великого польского музыканта, от которого до нас дошли две сотни коротких произведений (мазурок, вальсов, этюдов, полонезов) и коллекция мифов, включая возможный миф о смерти от туберкулеза — современные исследователи предполагают, что туберкулезом, вопреки многочисленным свидетельствам, Шопен не болел.
Шопена никогда нельзя было назвать «кровь с молоком»: при росте 170 сантиметров он весил около 45 килограммов. Композитор не носил ни бакенбард, ни усов, ни бороды — в 1830-е гг. этот факт воспринимался как признак недостаточного здоровья. К слову, на портрете Делакруа мы тоже не видим на лице композитора ни единого волоска, а выбранный художником ракурс позволил нивелировать отталкивающую худобу. Другое изображение Шопена, куда менее знаменитое, — портрет, написанный Марией Водзинской, на котором бросается в глаза бочкообразная грудная клетка, один из верных признаков запущенной эмфиземы.
Чувствительный Фрыцек
С самого детства в Варшаве родившийся в 1810 году Фрыцек (так звучит его уменьшительное имя на польском) проводил большинство вечеров «в свете». Это неудивительно: вундеркинда, написавшего свои первые полонезы в семилетнем возрасте, охотно звали в лучшие дома этого пусть большого и богатого, но все-таки провинциального по духу города. Варшаве 1810–1820-х гг. достается от многих биографов Шопена, особенно от польских. Например, Ярослав Ивашкевич в книге, изданной в серии ЖЗЛ, не скупится на нелицеприятные эпитеты, подчеркивая невысокий культурный уровень польского панства. Для местных дам и господ мальчик-пианист, сочиняющий неплохую музыку, был веселой игрушкой — этаким арапчонком, на которого приятно посмотреть и про которого интересно посудачить между сменой блюд.
Постоянные ночные концерты оказали на юношу двойной эффект. С одной стороны, Шопен стал местной знаменитостью и осознал, что за настоящей славой нужно ехать в Париж. С другой стороны, именно тогда был подточен фундамент его здоровья: разве пойдут на пользу хилому мальчику поздние концерты и сбитый график с отходом ко сну в три часа ночи? Такая жизнь войдет у Шопена в привычку: покинув родину, он еще сильнее нарушит собственные биоритмы. Во Франции куда больше знатных домов, чем в Польше, и юный музыкант будет наносить за вечер по два-три визита.
На здоровье Шопена сказалась и его впечатлительность. Он был человеком чрезвычайно эмоциональным, влюбчивым, до ранимости тонко чувствующим. Это позволяло ему легко обзаводиться друзьями и не терять старые связи: к примеру, своему другу Титусу Войцеховскому он написал множество писем, изобилующих обращениями вроде «моя любовь, моя жизнь», — и длилась эта переписка многие годы после выезда композитора за границу (причем ответных посланий Титуса не сохранилось). Романтичность и мягкость Шопена помогали ему в общении с женщинами, но первый же опыт плотской любви в Париже с некой Терезой, упомянутой композитором в дневниках лишь раз, закончился для Шопена триппером. Правда, эта краткосрочная интрижка так и останется единственной более-менее подтвержденной: в дальнейшем Фридерик будет влюбляться