«Стресс, боль и опиоиды. Об эндорфинах и не только»
Время от времени каждый человек испытывает стресс. Например, по данным American Psychological Association, у американцев это чаще всего связано с работой, деньгами и будущим нации. Регулярный стресс может обернуться серьезными заболеваниями, среди которых бронхиальная астма, диабет и рак. В книге «Стресс, боль и опиоиды. Об эндорфинах и не только» (издательство «Минск: Дискурс») доктор биологических наук Сергей Парин рассказывает, что такое стресс с точки зрения физиологии и как его исследованию помогло открытие эндорфинов. Оргкомитет премии «Просветитель» включил эту книгу в «длинный список» из 25 книг, среди которых будут выбраны финалисты и лауреаты премии. N + 1 предлагает своим читателям ознакомиться с отрывком, в котором рассказывается, что такое боль и чем она отличается от остальных ощущений.
Опиоиды, боль и обезболивание. Почему нам не всегда больно?
Как вы, надеюсь, помните, открытие эндогенной опиоидной системы было связано прежде всего с попытками понять, почему одни и те же вещества (опиаты) являются и непревзойденными анальгетиками, и смертоносными наркотиками. Эти попытки наталкивались на сопротивление господствовавшей в ХХ веке теории боли.
Начало этого противостояния нужно искать в самом конце XIX века, в споре двух выдающихся физиологов. Один из них, австриец Альфред Гольдшейдер, предположил, что болевые ощущения мы испытываем, когда внешнее воздействие по силе переходит черту, за которой начинается повреждение. Боль вызывается сильным давлением, громким звуком, ярким светом. Отсюда следует очевидный вывод: для возникновения чувства боли не нужны какие-то особые рецепторы.
Замечу, что здесь уже речь идет не о мембранных белках, а о сенсорах, воспринимающих разные стимулы: о палочках и колбочках для света, о волосковых клетках внутреннего уха для звука и других. (Увы, в физиологии одним и тем же термином называют разные объекты, что, впрочем, неоригинально, вспомните: песчаная коса, коса для заготовки сена и коса красавицы.)
Достаточно слишком сильного воздействия, чтобы любой стимул стал болевым. Этот взгляд получил название теории интенсивности.
В то же самое время другой физиолог, немецкий барон Максимилиан фон Фрей, сидя в своем баронском замке, размышлял: как хорошо было бы, если бы для каждого нашего ощущения существовали свои, специализированные сенсоры. Для света — одни, для звука — другие, для тепла — третьи, для холода — четвертые, для боли — пятые… Как все можно было бы легко и просто объяснить! Надо отдать должное, барон был серьезным и порядочным ученым и свое умозаключение опубликовал именно так: как хорошо было бы, если бы… А вот дальше началось нечто, мне лично совсем непонятное. Если сперва на фон Фрея ссылались вполне корректно: «Фон Фрей сказал», то уже через пару десятилетий это сменилось фразой «Фон Фрей показал», а потом приняло совсем неприличную форму: «Фон Фрей доказал»! Оказывается, в науке и такое бывает. Чем это было продиктовано — погоней за простотой объяснения или более глубинными замыслами, — сегодня выяснить трудно, но значительная часть ХХ века прошла под знаком «теории специфичности фон Фрея».
Более того, любые прямые доказательства несостоятельности этой теории проникали в научную печать, преодолевая серьезное сопротивление. Раз за разом появлялись сенсационные статьи об открытии тех самых болевых рецепторов (академическое название — ноцицепторы, от латинского глагола