Жанна Моро. Профиль королевы
Когда ей было пять лет, она поняла, что окружающий мир ей не слишком подходит. Уже тогда ей хотелось отличаться от других. Сначала она собиралась стать танцовщицей в Варьете, как ее мать, потом скрипачкой и еще монахиней. В конце концов стала актрисой. Может быть, самой великой за всю историю послевоенной Франции – несравненной и единственной Жанной Моро.
«Тебя надо снимать в профиль. В профиль ты – королева», – говорил ей Луис Бунюэль. У Жанны Моро был профиль, будто специально созданный для монет и медалей. Профиль хищной птицы, высматривающей очередную жертву, чтобы броситься на нее ястребом. Профиль королевы, царствовавшей в европейском кино почти шестьдесят лет. С ней закончилась эра Большого кино. Конечно, можно сказать, что это произошло много раньше, но она была последней, кто напрямую связывал нас с целой плеядой выдающихся кинематографистов ХХ века, для которых она оставалась любимой музой, щедрой покровительницей и великой актрисой на все времена.
В кадре она всегда вела себя, как и полагается звезде. Никакой суеты, никаких истерик. А главное, почти никакого смеха. Смеющаяся Моро – это такая же редкость, как улыбающийся Ален Делон. За ее улыбку надо было заплатить жизнью. Всегда минимум внешних эмоций. отсюда напряжение, которое возникало, как только она появлялась на экране или на подмостках. Вспоминаю сейчас, как она невозмутимо чистила яблоко в спектакле «Монолог служанки Церлины», с которым приезжала в Москву в конце 1980-х годов. Очень старательно, со знанием дела, без всякой спешки. Яблочная кожура фигурной гирляндой свешивалась почти до пола, а Жанна все продолжала старательно вырезать какой-то немыслимый арт-объект, словно у нас на глазах занялась оригами. Тогда во МХАТе спектакль шел вообще без всякого перевода. Жанне не понравился голос переводчицы. Он действовал ей на нервы и сбивал с роли, а простое технологическое приспособление для бегущей строки обеспечить не смогли. Ведь это был еще Советский Союз! Пришлось нашей публике смиренно внимать нескончаемому монологу великой француженки. Ее изумительная речь неслась почти без пауз в гробовой тишине. И лишь по отдельным осторожным смешкам можно было догадаться, что в зале есть избранные счастливцы, понимавшие, о чем, собственно, спич.
Да, в общем, это было не так уж и важно. На сцене играла сама Жанна Моро! Разве этого мало? Вначале она чистила яблоко, потом неспешно, отрезая по маленькому кусочку, его ела. Очень аккуратно, с врожденным изяществом парижской гризетки, умеющей растягивать удовольствие и наслаждаться любой, даже самой скромной малостью. Ни одной лишней крошки, ни одного случайного движения. Все очень точно, расчетливо и при этом с каким-то невероятным внутренним достоинством. Она и в переднике горничной выглядела королевой. «Мастерица виноватых взоров». Лучше о Жанне Моро не скажешь.
Она могла просто смотреть в объектив, а по ее глазам легко было прочесть как по книге, что было, будет и чем все закончится. Причем книги были каждый раз очень разными: кристальная проза Шодерло де Лакло, невесомые пассажи Франсуазы Саган, скупой речитатив Маргерит Дюрас. И все-таки гениальнее всего она умела молчать. Тут с ней в мировом кино никто не может сравниться. Конечно, ей повезло, что именно ее приглашали в свои фильмы самые важные режиссеры ее времени. Но их можно понять. Моро обладала редчайшим даром буквально растворяться в режиссерском замысле. Режиссер на время съемок был для нее высшим божеством. Она готова была стать его ассистенткой, любовницей, экономкой, личным психологом, если надо, сиделкой и даже сопродюсером. Чтобы Франсуа Трюффо снял свои первые «Четыреста ударов», она отдала ему личные деньги, хотя в фильме для нее не было роли. Спустя несколько лет он по-королевски расплатится, подарив ей незабываемую роль Катрин в фильме «Жюль и Джим», а позже специально для нее снимет «Новобрачная была в черном». За грандиозную работу в фильме «Ночь» она не получит ни гроша, поскольку в середине съемок продюсер сбежал, оставив группу без денег, а режиссера Микеланджело Антониони – на грани нервного срыва.