Высшая награда
Леонид Агутин отмечает свой 50-летний юбилей. А мне кажется, что это человек без возраста. Лёня и сейчас восхищает и удивляет зрителей так же, как это было почти двадцать пять лет назад, когда он только появился на нашей эстраде. Возможно, популярность музыканта сегодня даже выше. Оставаться актуальным на протяжении стольких лет — это уже талант. Ну а музыкальный и поэтический дар Агутина вне конкуренции. Впереди его ждут юбилейные концерты. Первый состоится в Баку, на фестивале «Жара»
Лёня, мы сидим в твоем кабинете в продюсерском центре, а я сейчас вспомнил, как общался с тобой первый раз: я вел телепрограмму «Полнолуние» и в 1994 году записывал интервью с тобой.
Да, это было знаковое для меня время — девяносто четвертый год, всё только начиналось. Был поиск себя, попытка ответить на вопросы, кто я и чем могу удивить людей.
Слушай, а с какого возраста ты начал задавать себе такие вопросы?
Тогда и начал. В юности как раз всё было понятно. Я всегда занимался тем, что нравилось: играл в театре, песни сочинял.
А в каком театре ты играл?
В школе мы делали драматические постановки. Это были и музыкальные истории. Мне повезло. Папа моего одноклассника Васи Борисова был цирковым артистом, и он рассказывал нам про режиссуру и сценическое мастерство. Меня всё это увлекало, я прочитал много книг, Станиславского читал...
«Работу актёра над собой»?
Да. Еще книги про Мейерхольда и актрису Веру Комиссаржевскую.
А ты, однако, подкован!
Мне всё это было жутко интересно. А в пятнадцать-шестнадцать лет, когда я учился в музыкальной школе, у меня появилась группа — «Кредо» называлась.
Ты, конечно, был там лидером?
Ну да. Потом было джазовое училище. А когда встал вопрос о высшем образовании, я почему-то остановился на институте культуры.
Довольно странный выбор. Наверное, со своим бэкграундом ты мог рассчитывать и на более престижные вузы.
Меня прельщало, что в этот институт поступают в основном профессионалы — те, которые где-то работают и приходят сюда не просто за «корочкой», а чтобы повысить свою квалификацию. А мне всегда было интересно общаться с теми, кто постарше. Я хотел поступать на фортепианный факультет, но понял, что это бесполезно: на репетициях перед поступлением я увидел таких людей, как Валера Маклаков, Руслан Горобец...
Это тот Горобец, который руководил ансамблем у Пугачёвой?
Да. В общем, такие серьезные ребята. Я понял, что мне не пробиться, и переметнулся на режиссуру эстрады, тогда это называлось «режиссура театрализованных представлений». Я любил этим заниматься — в школе не только играл, но и ставил, так что был немножко осведомлен в этом деле. При поступлении я хорошо себя проявил — например, надо было быстро придумать этюд, а у меня всегда были хорошие идеи, я даже делился ими с теми, кто поступал вместе со мной.
Щедрый парень.
Я был там самый молодой. В основном брали по направлению из совхозов, колхозов и тех, кто прошел армию.
Вот-вот. Интересно, а родители сразу одобрили твой выбор?
Мама одобрила, а с отцом мы тогда уже жили отдельно, и мне надо было доказать ему, что я самостоятельно могу поступить в институт, что я не бездарь. Меня ведь не сразу взяли, хотя баллы были очень высокие, но преимуществом пользовались те, кто «с направлением». А потом кто-то перешел на заочное обучение и меня приняли автоматически.
Ты, конечно, был счастлив.
Абсолютно. Сразу же поехал, как и полагается первокурсникам, на картошку в совхоз и там сколотил какой-то ансамбль.
Вокруг тебя всегда творческая жизнь бурлила?
Да, и в школе, и в армии тоже. Я служил на заставе и там организовал ансамбль, придумывал песни.
А вот это, Лёня, отдельная тема. Ты два года служил в пограничных войсках, на советско-финской границе. Неужели не было желания всеми возможными и невозможными путями обойти армию стороной?
А я сам хотел служить. Эмоциональный такой, любовь была безответная к однокурснице, прямо сердце рвалось, и я ничего не мог с этим поделать, так что надо было полностью поменять свою жизнь. В общем, я сам пришел в военкомат и попросился в армию. Но мне сказали, что набор заканчивается 15 июля, а поскольку 18 лет мне исполнялось шестнадцатого, то в военкомате посоветовали прийти осенью, что я и сделал.
А мама не говорила: одумайся, сынок, отучись сначала в институте?
Мама не знала, что я в армию собрался. Я пришел к ней, уже когда меня постригли наголо. Она долго не открывала дверь, потому что не могла узнать меня, когда смотрела в глазок: звонит какой-то незнакомый человек, да еще и на лестничной клетке было темно. (Улыбается.) Ну а потом, что ей оставалось делать? В принципе мама с ранних лет уже относилась ко мне как к человеку взрослому и самостоятельному.
Скажи, Лёнь, когда ты почувствовал, что армия — это не убежище от личных проблем, а нечто гораздо более серьезное и жесткое?
Да сразу почувствовал. На призывном пункте, когда нас провожали, кто-то принес спиртное. В поезде, когда мы ехали в Карелию, я напился за компанию и меня заставили мыть весь этот поезд. Нас привезли в город Кемь, построили, было ужасно холодно, осень промозглая, ноябрь. И прапорщик говорит: «Значит так, бойцы. Сюда Екатерина ссылала людей к такой-то матери, а мы с вами поедем еще дальше». Нас запихнули в грузовик, и мы ехали целую ночь, в Калевалу— там, на учебной заставе, всё и началось. Я многого ожидал, но, конечно, было тяжело невероятно.
Что именно?
На дворе минус сорок, всего дефицит: одежда не по размеру (какая досталась), валенки — оба на левую ногу, баня раз в неделю, пробежки адские — по пятнадцать километров, причем с полной боевой (автомат, ящик патронов, химзащита), а вокруг снег, ты постоянно весь мокрый. Спишь по три-четыре часа, ешь какую-то баланду ужасную... Было очень тяжело.
То есть такой суровый курс молодого бойца. Что изменилось в тебе за эти два года? Можно сказать, что из армии ты вернулся другим человеком?
Да ничего не изменилось. Просто армия сделала меня взрослым человеком, который отвечает сам за себя. Меня, как гастролера, ничего не пугает. Я могу сам постирать, погладить, приготовить какую-то еду, а если возникает сложная ситуация, я могу себе сказать: «Спокойно, сейчас всё решим». Потому что в армии с первого же дня все вопросы приходилось решать самому: как договориться с человеком, когда это кажется невозможным, как не остаться униженным, как победить, как быть сильным, как выжить. Ты начинаешь понимать, что ничего страшного нет, из любой ситуации есть выход.