Куда дела клонятся?
Верховный суд РФ опубликовал свежую статистику, которую без оговорок не может объяснить ни один юрист. «Огонек» разбирался в особенностях нашего правосудия
Известная шутка про стакан, который то ли наполовину пуст, то ли наполовину полон, вполне применима к состоянию российской судебной статистики. В зависимости от того, кто берется смотреть на эти внушительные цифры, поется то здравица, то заупокойная песнь. Скажем, согласно данным, опубликованным Верховным судом РФ, количество лиц, привлекавшихся по уголовным статьям, в России год от года снижается: если в 2008 году таких было 1 253 076 человек, то в 2017 году — уже 903 501. Количество осужденных по приговорам суда соответственно тоже сокращается: в 2008 году — 925 166, а в прошлом — только 697 497. Это ведь хорошо? Хорошо, можно думать о гуманизации всего уголовного процесса.
С другой стороны, согласно тем же данным, драматически снижается число оправданных судом людей (или тех, чьи дела были прекращены по так называемым реабилитирующим основаниям: за отсутствием состава, события преступления, непричастностью к преступлению): с 31 717 человек в 2008 году до 6236 в 2017-м. А это как? Уже кажется, что плохо и говорит об «обвинительном уклоне» российского правосудия.
Глубина погружения в предмет здесь мало помогает: эксперты колдуют над этими цифрами приблизительно так же, как мы с вами. Правда, они видят кое-что и помимо цифр.
Давайте полегче
Одно из популярных слов в разговорах о российском правосудии — это «декриминализация». Предполагается, что наши законодатели и правоохранители слишком свято чтут Уголовный кодекс и слишком пренебрегают Кодексом об административных правонарушениях, постоянно эксплуатируя первый и забывая о втором. Соответственно добрым почином считается декриминализация — попытка вывести часть преступных деяний из зоны ответственности УК РФ под покров КоАП. Статистика Верховного суда, свидетельствующая о снижении числа людей, привлеченных к уголовной ответственности, объясняется, в частности, переоценкой наказания за мелкие преступления, случившейся в последние годы (например, УК РФ теперь карает за кражи от 2500 рублей, а не от 1000, как ранее). Но темпы этой декриминализации многими оцениваются как недостаточные, а строгость по отдельным видам преступлений — чрезмерной. Впрочем, здесь открывается широкое пространство для дискуссий.
Если в отношении резонансного случая Екатерины Конновой — матери ребенка-инвалида, которая попыталась продать через интернет излишки препарата, купирующего судороги сына и была привлечена к уголовной ответственности за «незаконный сбыт наркотических средств» — возникло редкое общественное единение: за женщину вступились все, от матерей-одиночек до пресс-секретаря президента Дмитрия Пескова (постановление о возбуждении уголовного дела в результате было отменено), то в отношении множества других сюжетов все не так очевидно. Скажем, за перевозку ребенка без автокресла родителям полагается штраф по КоАПу (3 тысячи рублей), а таксисту — уголовное дело по статье 238 («Оказание услуг, не отвечающих требованиям безопасности жизни или здоровья потребителей»): это справедливо или нет? Предприниматели, в ряду прочих причин попасть за решетку, будут нести ответственность по статье 171 («Незаконное предпринимательство»), если не оформили или неправильно оформили лицензию на работу с опасными производственными объектами. Причем такими объектами из-за устаревших регламентов считаются все мукомольные машины, деревообрабатывающие станки и даже промышленные кофемолки. Это оправданно или как? Или вот новая идея: дополнить УК статьями, влекущими ответственность медиков за «преступления на службе». Оно нужно или не очень?
— Как посмотреть, конечно,— полагает Леонид Головко, заведующий кафедрой уголовного процесса, правосудия и прокурорского надзора юрфака МГУ.— С одной стороны, далеко не в каждой стране вообще существует разделение на УК и КоАП. Например, в США, Франции, Англии его нет. Превышение скорости для нас — административное правонарушение, а для них уголовное. Просто система уголовного преследования там работает иначе и судимость возникает не во всех случаях привлечения к уголовной ответственности. Несколько лет назад во Франции была опубликована статистика, согласно которой в этой стране в год происходит 900 тысяч уголовных задержаний — почти столько же, сколько у нас сейчас. Но за этой цифрой скрывается иная реальность: у них уголовным считается и многое из того, что у нас числится административным. С другой стороны, мы живем в своем контексте и не можем его не замечать. Понятия «уголовное дело» и «судимость» в России не столько юридические, сколько социальные — это травма на всю жизнь, стигма. Отсюда понятный страх перед всем уголовным процессом, хотя, чисто формально, он более прозрачен и в нормальном случае дает человеку больше гарантий отстоять свою правоту, чем административный.
Почти все споры о декриминализации и ее целесообразности в России упираются в разговор о психологии и реалиях нашего общества. Кто-то отстаивает тезис, что у соотечественников силен запрос на строгость: посадки и поимки, «вор должен сидеть в тюрьме» и прочее. Кто-то говорит, что само общество у нас сурово, с ним по-доброму нельзя, и ссылается опять-таки на статистику: если в каких-нибудь США 4,8 убийства на 100 тысяч населения, в Германии — 0,8, а в Японии вообще 0,4, то в России — 10,2 случая. Как здесь снизишь масштаб «уголовки»?.. Впрочем, все замечания о влиянии суровости и строгости нравов на отношение к нарушителям закона вполне касаются и менталитета самих правоохранителей.
— Я прекрасно знаю, как работает изнутри эта система, благо окончил Высшую следственную школу МВД СССР,— рассказывает полковник милиции в отставке, адвокат Евгений Черноусов, специализирующийся на уголовных процессах.— В последние годы тенденция к тому, чтобы максимально ужесточить наказание «попавшемуся» человеку, стала очевидной. Это и выбор УК вместо КоАП, и требование максималки по УК. Замечу: такого не было ни в позднем СССР, ни в 90-е годы. Это новация последних лет. Большую роль сыграло усиление связей между судьей и следователем: сначала формальное, а потом и неформальное. Когда я работал следователем, то в суды вообще не заходил; ордер на арест человека выдавали прокуроры, предварительно вынув всю мою душу. Сейчас этот ордер выдают суды, и запросто. Следователь по делу и без дела обивает их пороги, доказывая, что совершено особо тяжкое преступление, что человека нужно тут же изолировать. Суд, еще не видя перед собой адвоката, уже начинает разговор со следователем, соглашается на его аргументы: человека арестовывают. А теперь представьте: если человека арестовали, а тут выясняется, что он невиновен, кто будет отвечать за незаконный арест? Правильно, сам судья. И он в этом совершенно не заинтересован. Поэтому судьба подзащитного часто решается в тот момент, когда суд дал добро на арест. Далее его спасти могут, как правило, две вещи: либо суд вышестоящей инстанции, либо максимальная публичная огласка. А вы говорите: декриминализация…