Анна и Снежная Королева. Когда многодетную мать обвиняют в «ненадлежащем исполнении» обязанностей
Когда многодетную мать обвиняют в «ненадлежащем исполнении» своих обязанностей, главное — удержаться от поспешных выводов. Все может оказаться куда сложнее
Невысокая круглолицая женщина с безмятежным взглядом голубых глаз и ранней обильной сединой в гладко зачесанных темно-русых волосах. Рядом с ней на железных стульях, смирно, по росту сидят девушка-подросток, мальчик и девочка. Когда я останавливаюсь у двери кабинета и достаю ключ, все разом, как по команде, встают. Семейный строй тоже, конечно, получается по росту. Хором говорят: «Здравствуйте!» — и улыбаются похожими улыбками. Мать добавляет: «Мы к вам».
Я тоже здороваюсь и спрашиваю:
— По поводу которого из детей вы пришли?
Младшие дети выглядят спокойными, а толпиться всем в кабинете вряд ли уместно. Если речь о подростке (что скорее всего), то лучше я дам брату и сестре несколько игрушек, и пусть поиграют в просторном холле или коридоре.
— По поводу всех троих, — отвечает женщина.
— Но это нерационально, мы не успеем толком обсудить со всеми троими…
— Нет-нет, я понимаю, я их на всякий случай, для демонстрации привела, а так я сама все расскажу.
Дети, которых привели для демонстрации? Демонстрации чего? Я удивилась, но промолчала.
— У вас кабинет маленький, я понимаю. Я для примера Алешу сейчас возьму, а девочек позову, если вы скажете.
— Хорошо, — согласилась я, по-прежнему не очень понимая, что происходит: примером чему должен явиться в моем кабинете ее сын?
Женщина представилась Анной, мальчик — Алеша, девочки — Алина и Светлана.
— Они сказали: я детям наношу психологический вред и нарушаю их права, и еще — ненадлежащее исполнение обязанностей. Я сначала думала: ерунда какая! Нормальные у меня дети, очень хорошие, и все у нас хорошо. А потом подумала: а вдруг правда? Может, я чего-то не понимаю, не замечаю и давно уже делаю совсем не так. Испугалась и вот к вам пришла. Чтоб вы мне, может, сказали чего-нибудь.
— Я постараюсь, — осторожно пообещала я. — Но для этого мне нужно знать, что собственно происходит. Ваша семья — это вы, трое детей…?
— И все. Еще кошки и собаки, то есть сейчас — собака, в единственном числе…
— А отец или отцы ваших детей? Они принимают участие в воспитании?
— У всех троих детей один отец. Он скончался, — Анна на мгновение задумалась. — Шесть лет, три месяца и семнадцать дней назад. Алексей Михайлович был старше меня на 24 года. Я вдова.
Мне захотелось принести ей соболезнования. Было очевидно, что спустя шесть лет после смерти мужа ее скорбь не иссякла.
— Расскажите с самого начала, — предложила я. — Где и как вы познакомились?
— Я в Петербург приехала из Псковской области, сразу после школы, поступать в медицинское училище. Я именно этого прямо с детства и хотела — быть в медицине. Кукол всегда лечила, потом животных уже. Понимала, что врачом не потяну, потому что это очень сложно, а я даже в нашей поселковой школе всю дорогу училась так себе, медсестрой — это был предел моих мечтаний. Мама тоже меня поддерживала, говорила, что это верный кусок хлеба, где бы я потом ни оказалась.
— С будущим мужем вы познакомились на работе? Он был врач?
Мне показалось очень естественным, что однажды с детства восхищавшаяся медициной девочка-медсестра влюбилась в опытного, зрелого годами врача. А он, фактически не отходя от рабочего места, ответил на ее увлеченность и восхищение. Классика жанра.
— Нет, — покачала головой Анна. — Он был, можно сказать, пациент.
Пока Анна училась в Петербурге, мать из поселка могла присылать ей очень немного денег, и девушка сразу, при первой же возможности стала подрабатывать — сиделкой и санитаркой. Получалось у нее очень хорошо, особенно со стариками: Анна была спокойной и неторопливой, хорошо делала уколы (натренировалась еще в поселке, леча животных), любила слушать рассказы о длинной жизни своих подопечных. Ее рекомендовали друзьям и знакомым. Именно так Анна однажды оказалась в большой, темной и значительно запущенной квартире Алексея Михайловича, в которой тяжело умирала его уже очень пожилая мать. Она была сложной пациенткой, сварливой и всем недовольной, порою агрессивной, но Анне это казалось вполне естественным — умирать вообще нелегко. Впрочем, Алексей Михайлович не раз намекал, что мать, и когда еще была в силе и с приличным здоровьем, все равно особым дружелюбием и терпимостью не отличалась.