77 RUS
17 марта 2020 года в возрасте 77 лет в Москве умер писатель и поэт Эдуард Лимонов. Остались десятки книг и навеки впечатанные в них войны, романы, прорывы, провалы, язвительные оценки, беззащитные четверостишия, острый и точный русский язык. Максим Семеляк написал для «Полки» о последнем гонце прекрасной эпохи — и его внезапно осиротевшем времени.
Лимонов, конечно, сделал и убрал абсолютно всех — и даже в самый разгар смерти сказать о нём, по сути, нечего, просто потому что он всё сам о себе сообщил загодя в самых достоверных словах и пропорциях, и обо всём предупредил, и проклял, и завещал, и хмыкнул, и вышел вон в этих своих отлаженных, как щелчок пальцами или лычки несбыточной армии, цифрах — 77. У людей к нему традиционно остаётся масса вопросов, часть из которых даже и по делу, однако его личный знак восклицания заранее оказался сильно выше любых претензий и препинаний. Человек, который в равной степени принадлежал и истории литературы, и литературе истории, он проложил себе путь из нарциссов в титаны — да так в результате и окаменел над собственным отражением, удерживая на не предназначенных для этого, в сущности, плечах груз очень разных, порой малореальных жизненных практик.
Вся наша так называемая современность без него представима очень плохо, его смерть — это ампутация (воспользуемся его же образом, как он писал в одном предисловии: «Скудное и без того лето в этом году ампутировано майскими холодами и июньскими дождями», вот кто так теперь напишет?). Лимонов не просто памятен по каким-то там архивным и махровым текстам, он был абсолютно сегодняшний и здешний до последних часов. Например, Евтушенко умер совсем недавно, но по сути — его присутствие как автора уже было много лет как эфемерным. В любом случае по-настоящему он принадлежал только своему поколению. Лимонов же принадлежал сразу нескольким поколениям, и нет сомнений, сумел бы завербовать и ещё одно — случись у него ещё лет десять. Сардонический старец с бесконечными сусаннами, со своим вздором и мудростью, со всеми этими неописуемыми постами, твитами, фотками — он один пытался закрыть все входы-выходы, ловил на живца и болтал за всех и каждого — и за андеграунд, и за гламур, за власть, за оппозицию, за народ, за богему, за мировую революцию, устрицы с шампанским и похожего на рульку Леха Валенсу, короче, за жизнь, без скидок на благородство, великодушие и прочие приличия. Бакунин писал когда-то про энергию всеобъемлющего противоречия, которая как раз состоит в беспрестанном самосожжении положительного в чистом пламени отрицательного. Как будто про Э. Л.
А с другой стороны — он давно уже был человек с другой стороны, дитя культуры, давно исчезнувшей и в принципе нездешней, последний гонец прекрасной эпохи. Впору сочинять анекдоты — прибывает Лимонов на тот свет, а ему навстречу Бродский и Энди Уорхол. Скоро сочинят.
Впрочем, едва ли кто-то из сочиняющих в состоянии будет описать его столь же мастерски, как сам Э. Л. умел делать персонажами своих историй других людей. Разумеется, только ленивый не говорил о лимоновском нарциссизме, но почему-то забывают о том, сколько лиц, широкоформатных и эпизодических, он в итоге увековечил в своих тщательных летописях. С тем фактом, что он вдруг сам перевёл разговор из вечного своего первого лица в теперь уже навсегда третье, мириться нелепо и трудно.