Сергей Лукьяненко: Плоды просвещения. Глава из книги «Война и мир в отдельно взятой школе»
«Война и мир в отдельно взятой школе» — роман-буриме. 24 писателя, среди которых Денис Драгунский, Нина Дашевская, Антонина Книппер, Алексей Сальников и другие, сочинили ультрасовременную историю. Экспериментальная книга выходит в «Редакции Елены Шубиной». «Сноб» публикует одну из глав
Выбравшись из машины, Лубоцкий бросился к Лизе.
Как ему удалось выскользнуть из старого полицейского «форда», он в общих чертах понимал. Беспокоился лишь о том, что успела написать Лиза и позаботилась ли о себе. В машине, где двое полицейских, таких же карикатурно ненастоящих, как и схватившие его, — только эти были не толстый и еще толще, — а худой и болезненно тощий, держали Лизу, происходило какое-то мельтешение. Плясали в воздухе Лизины руки, крепко сжимающие блокнот, худой полицейский, перегнувшись с переднего сиденья, рвал листы из рук девочки, а доходяга за рулем только верещал, держась за оцарапанное лицо.
Андрей рванул дверь машины — ура, не заперта! И со всего маху влепил худому полицейскому по голове. Тот сразу отпустил Лизу и втянулся обратно на переднее сиденье, словно дождевой червяк во влажную землю.
— Лиза! — Андрей рывком выдернул ее из машины вместе с блокнотом.
Девочка еще продолжала по инерции отбиваться, и Лубоцкий понял, что у нее закрыты глаза. Времени приводить подругу в чувство не было — он обнял ее, подхватил на руки (как все-таки хорошо, что он такой большой, а она такая мелкая, компактная) и побежал по переулку.
Накачанные годами тренировок и семью поколениями предков-физкультурников мышцы не подвели. Хорошие гены, усердные тренировки и протеиновые коктейли позволили Лубоцкому умчаться от дуба и поверженного манекена так легко, словно он был героем комиксов. Лишь мелькнуло обалдевшее лицо Безносова, рядом с Петром стояла Оля, спокойно отряхивающая ладони. И все — был Лубоцкий с Дейнен и нет его, лишь аромат пены для ванны «Адам и Ева» остался в воздухе.
Несколько секунд вокруг дуба царила мертвая тишина.
Потом Петя схватил Олю за руку, все еще испачканную кирпичной крошкой. Прошептал:
— Ты что? Это же полиция!
Оля задумчиво посмотрела на разбитое стекло полицейской машины, где двумя вялыми грудами мяса и жира шевелились несоразмерно крупные люди в форме. И сказала:
— Так было надо. Но ты прав, да. Пора валить.
В свою квартиру (Петя и сам не понял, в какой момент стал легко и просто думать о ней как о своей, начисто забыв прежнее жилье, да и маму, честно говоря) они с Олей ехали неожиданно долго. Похорошевшая за последние годы Москва выкатила перед ними все пробки, какие только нашла, — и в переулке, где снимали асфальт и клали плитку, и на бульваре, где меняли старую плитку на новую, и на улице, где сдирали плитку и клали асфальт.
Но Петя, который по причине таких вот дел предпочитал перемещаться на своих двоих, сейчас был рад задержке.