Майя Тупикова-Фоменко: "Петр остался для меня загадкой"
На протяжении всех лет, проведенных рядом, я не переставала поражаться, сколько в нем всего намешано! Очередное открытие в характере мужа иногда пугало, иногда восхищало - и всегда приводило в замешательство...
Соединение в одном человеке такого количества диаметрально противоположных черт и качеств казалось невозможным. Но, видимо, это и позволяло Фоменко создавать спектакли и фильмы, где каждый персонаж представал особенной, уникальной личностью. Работая с актерами над ролью, Петр был убедителен и когда показывал героя — потому что вкладывал в образ все лучшее, что было в нем самом, и когда демонстрировал негодяя, краски для которого тоже находил в себе.
...Все началось в Крыму, в Новом Свете, который в середине шестидесятых — при малом количестве туристов — был благословенным местом. Мои коллеги по Ленинградскому театру комедии Инна Родионова, работавшая в литературной части, и актриса Маша Пантелеева позвали меня в свою компанию: «С хозяйкой уже договорились — она сдает нам замечательную терраску».
В то утро, как обычно, мы отправились на пляж. Загораем, и вдруг мои девчонки вскакивают и с криками «Петя! Петя приехал!» — уносятся прочь. Я ошалело смотрю им вслед и вижу вдали двух молодых людей — высокого поджарого блондина и коренастого крепыша, тело которого покрыто белым мехом — русая «поросль» выгорела на солнце. «Ну и кто этот блондин?» — думаю я и иду к морю. Когда, наплававшись, возвращаюсь, девчонки с сияющими глазами говорят:
— Представляешь, кто здесь?! Фоменко!
Оказалось, Инна и Маша знали Петра по ГИТИСу и видели его произведший фурор спектакль «Король Матиуш I» в Центральном детском театре. Выслушав восхищенное щебетанье подруг, интересуюсь:
— А с ним кто?
— А-а-а, это его друг... Математик Сережа Демушкин. Они вместе путешествуют по Крыму.
После полудня мы вернулись на терраску, перекусили, и Инна с Машей сразу уснули. А мне задремать мешали толстые железные бигуди, на которые накрутила волосы.
Слышу негромкий стук в окно. В приоткрытую створку просовывается довольно симпатичная голова:
— А где Маша и Инна?
— Спят.
— Понятно. А вы кто?
— А я Майя.
Симпатичная голова задерживает на мне ироничный взгляд:
— Так вот, Майя... Я вас всех сегодня приглашаю в барак на горушке к семи часам. Там на втором этаже есть балкончик, где мы и будем вас ждать.
Когда начнется наш роман, Петр признается: «Меня так поразила железная «башня» на твоей голове!»
К семи вечера мы с подругами были на месте. У меня создалось впечатление, что многие из собравшихся на балкончике друг с другом только познакомились. И Петя, и Сережа — ребята коммуникабельные, видимо, приглашали всех, кто встречался на пути.
На служившем столом куске пледа стояли две пятилитровые банки с белым сухим вином — из такого на заводе делали знаменитое шампанское, а полуфабрикат продавали из бочек по девяносто копеек за литр. Сережа разливал вино, Петя резал дыню, остальные молча наблюдали за процессом. С каждой минутой ситуация становилась все более напряженной, и вдруг Петр начал читать наизусть девятую главу «Евгения Онегина». Тембр голоса у него был необыкновенный: очень мужской, спокойный, с обертонами, которых я никогда не слышала у других.
Уже после первых строф все мои симпатии сосредоточились на Пете. Остальные тоже завороженно слушали «Отрывки из путешествия Онегина», и когда Фоменко закончил, атмосфера на террасе уже была совсем иной — простой, легкой и веселой, то и дело слышался смех.
К полуночи вино было выпито, дыня съедена — пришло время расходиться. Сережа взял меня под руку: «Склон крутой — мы вас проводим». Петя тут же подхватил под другую, и всю дорогу каждый со значением жал мой локоть: мол, я здесь, обрати внимание. Меня это ужасно смешило.
По пути договорились, что в пять утра соберемся у подножия Сокола и поднявшись на вершину, вместе встретим рассвет. Прихожу в условленное место, а там — один Сережа. С разочарованием, которое не смогла скрыть, спрашиваю:
— А что, мы вдвоем пойдем?
— Да, Петя еще спит, появится позже.
Встретили с Сережей рассвет, повосторгались и стали спускаться. Петя ждал нас внизу: короткие шортики, полотняная сумочка через плечо, из которой он доставал кусочки сахара и отправлял в рот. Спустя несколько лет любовь Фоменко к сладкому обернется тяжелой формой диабета.
Однажды Петя спросил:
— Майя, хотите, покажу вам рай и ад?
Я была заинтригована:
— Покажите!
И мы, уже только вдвоем, отправились за гору Орел: сначала — на край глубокой скалистой пропасти (это был ад), а потом дорога вывела нас на ровную, как столешница, долину, покрытую изумрудной зеленью молодой травы и распустившимися эдельвейсами — райски красивое место.
Петя взял с собой пакет с едой. Решили, что перекусим, когда доберемся до моря и поплаваем. «Я люблю все холодное, — признался Фоменко. — Давайте закопаем припасы в мокрую гальку. Пока плаваем, еда остудится». Зарыли пакет под пирсом. Через полчаса вернулись, Петя стал копать — пусто. Видимо, наш обед засосало на глубину. Пришлось возвращаться домой голодными. Тем не менее общая «беда» нас сблизила, и мы незаметно перешли на ты. С той вылазки стали много гулять вдвоем. Мне нравилось прыгать по валунам, Петя за мной не поспевал, поскольку был тяжеловат для порхания с камня на камень, я его поддразнивала. Ночью ходили купаться в море и уж там были наравне — оба плавали как дельфины. Так начался наш роман...
Каждое утро, проснувшись, я обнаруживала Петю в новом качестве. То в образе водопроводчика — с соответствующим говором и интонациями, то страстного грузина, восторгавшегося девушкой, с которой посчастливилось провести ночь... Просила: «Петь, пожалуйста, побудь хоть немного самим собой! Мне очень хочется с тобой настоящим поговорить!» — но на следующее утро он снова что-то придумывал.
Буйная фантазия, страсть к лицедейству и хулиганский характер часто делали Фоменко героем отнюдь не безобидных историй. После одной из них его выгнали с третьего курса Школы-студии МХАТ. Учебное заведение регулярно посещала Книппер-Чехова, и всякий раз ее принимали очень торжественно. Однажды Петю и его друга Сашу Косолапова секретарь деканата попросила подежурить у телефона, а сама отлучилась. И в эти самые минуты позвонили от Книппер-Чеховой — попросили перенести назначенную на завтра встречу.
У друзей сразу созрел план устроить мистификацию. Саша должен был преобразиться в Ольгу Леонардовну, а Петя сыграть сопровождающего. На следующий день Косолапов, живший в Камергерском переулке рядом со студией, вышел из дома в пыльнике, шляпке с вуалеткой и нитяных перчатках, которые позаимствовал у бабушки. У подъезда его ждали Фоменко и такси — Пете как-то удалось уговорить водителя на поездку длиной в сто метров.
На крыльце уже собралась толпа преподавателей и студентов во главе с ректором Вениамином Захаровичем Радомысленским. Петр выскочил из машины, открыл дверцу и со всей галантностью помог «Ольге Леонардовне» покинуть авто. К высокой гостье тут же подлетели представители руководства вуза: стали прикладываться к ручке, говорить, как безмерно рады видеть.
Конечно, подмена очень скоро открылась, и на экстренном заседании ректората встал вопрос об отчислении участников розыгрыша. Не замеченному прежде в крупных безобразиях Косолапову удалось удержаться, а Фоменко выставили с формулировкой «за хулиганство». Мистификация с Книппер-Чеховой, видимо, стала последней каплей.
Забрав документы, он поступил сразу в два института — на режиссерский факультет ГИТИСа и на заочное отделение МГПИ (на филфаке его взяли на четвертый курс). В пединституте Петр оказался в очень талантливой компании Кима, Визбора, Ряшенцева, Коваля. Вместе с ними создавал знаменитые капустники и даже пытался ставить пушкинского «Каменного гостя». И творческие искания, и неудачи, и успехи нередко сопровождались веселым застольем.
Если говорить о годах нашей совместной жизни, то расклад был такой: загоревшись новой постановкой, на протяжении всей работы Петя к спиртному почти не прикасался, а вот оставшись не у дел, очень даже мог позволить. Случалось, из гостей тащила его на себе.
Вернусь, однако, в лето нашего знакомства. Из Нового Света в Москву мы ехали вместе: у Пети начинались репетиции спектакля «Смерть Тарелкина» в Театре Маяковского, а я, побыв несколько дней с мамой и десятилетним сыном Андрюшей, должна была отправляться в Питер — в Театре комедии открывался новый сезон. Хотя и была очень сильно влюблена в Петра, на продолжение отношений особенно не рассчитывала. Тем не менее несколько дней провела в ожидании звонка и уже стала настраивать себя, что все позади, как вдруг телефон ожил. Поднимаю трубку, а в ней — голос Пети:
— Майя?
— Господи, откуда ты вынырнул?!
— Хочу тебя видеть.
И как будто не расставались... Петр пригласил меня на «Короля Матиуша I», за которого получил премию в номинации «Лучшая постановка иностранной пьесы на отечественной сцене», и я поняла, с каким талантливым режиссером свела судьба.
Началась наша междугородняя жизнь: Петя, едва выдавался свободный день, ехал ко мне в Питер, я, когда не было спектаклей, брала билет до Москвы.
В Питере я жила в коммуналке на 10-й Советской улице, комнату в которой мы получили еще с бывшим мужем. Не дожидаясь лифта, Петя буквально взлетал на шестой этаж, подхватывал меня, ждавшую на площадке, и не снижая скорости, вламывался в мои «апартаменты» — радостный, воодушевленный, нетерпеливый. Рубашку снимал рывком — так, что пуговицы летели в разные стороны...
Упомянув о первом муже, теперь, видимо, я должна рассказать о семейном опыте, полученном до встречи с Петром. С Леонидом Шапиро, впоследствии получившим от худрука Ленинградского театра комедии Николая Акимова псевдоним Леонидов, мы вместе учились на актерском факультете ГИТИСа. Леня был влюблен в меня с первого курса, я очень нравилась его родителям, что в общем-то и решило исход событий. До получения дипломов оставалось несколько дней, когда Шапиро-отец и Шапиро-сын приехали к нам домой, взяли меня под руки и отвезли в ЗАГС. Не скажу, что сильно сопротивлялась, — Леня был первым красавцем на курсе, имел легкий характер, и по большому счету я хорошо к нему относилась.
Нас распределили в один из лучших периферийных театров — Омский драматический. Там я сразу получила несколько заметных ролей, творческая судьба Лени сложилась менее удачно, но и он что-то играл. Незадолго до рождения Андрюши нас с Леонидом пригласили в петрозаводский драматический театр. Муж стал репетировать сразу в нескольких спектаклях, а я влилась в труппу спустя полтора месяца после появления на свет сына.
Наняв няню, принялась работать над ролью в спектакле «В добрый час». Через какое-то время выяснилось, что наша «Арина Родионовна» — страшная выпивоха. Однажды она оставила спящего в коляске Андрюшу на улице, а сама спустилась в подвал к подружке-истопнице и за бутылочкой забыла, что пришла не одна. Мальчик проснулся и стал плакать, а весь двор бегал и искал, чей это ребенок... Вскоре после ЧП приехала мама и категорически заявила: «Забираю Андрюшу в Москву!»
Отработав сезон в Карелии, в начале лета 1956 года мы c мужем получили предложение перебраться в Смоленск. Отказываться не стали, но между собой решили: съездим в Ленинград к Акимову — вдруг придемся ко двору?
Я добиралась в Питер через Москву и в последний вечер сшила на маминой машинке симпатичный костюмчик с очень узкой юбочкой. Хотелось предстать перед Акимовым при параде. Поезд отправлялся в час ночи. Шагаю, безмятежно помахивая чемоданчиком, напеваю что-то под нос. Вдруг два здоровенных парня хватают меня за локти и тащат в темноту. Я вырываюсь — и деру! Узкая юбка лопается по шву до самой талии, вслед несутся крики: «Дура! Идем с нами — не пожалеешь!»
Добралась до Ленинградского вокзала, а там — новое приключение: вагона номер три, в который куплен билет, в составе нет! Пассажиров распихали по разным плацкартам, мне досталась третья, багажная полка. На ней, согнувшись в три погибели, я попыталась восстановить шов на юбке.
Выхожу утром на перрон, а в Питере — проливной дождь: от прически ничего не осталось. Вот так и появилась перед Акимовым — в кое-как зашитой юбке и непонятно с чем на голове.
В репетиционном зале показали Николаю Павловичу отрывки из спектаклей. По обращенному на Леонида горящему взгляду поняла: главреж на него запал. «У меня есть кому играть подростков, юношей и стариков, а героя нет, — посетовал Акимов. — Труппе нужен настоящий мужчина, я вас беру. Только вот фамилия Шапиро больше подходит для аптекаря, чем для артиста. Будете Леонидом Леонидовым — идет? — Не дожидаясь ответа, скользнул взглядом по моему жалкому виду: — Для вас у меня вакансии пока нет, но в следующем сезоне, возможно, будет».
Подобное отношение было внове — в провинциальных театрах именно на меня в первую очередь обращали внимание, а Леня шел вторым номером — во всяком случае, никто не смотрел на него с таким вожделением, как Акимов.
Сняли с мужем комнату в коммуналке на улице Восстания, хотели забрать Андрюшу, но мама воспротивилась: «У вас там такой климат, что ребенок не будет вылезать из ангин и простуд!» Целый год моталась между Москвой и Ленинградом, а потом меня все-таки взяли в труппу — правда без особого энтузиазма.
В течение трех лет пыталась доказать главному режиссеру, что чего-то стою: получив крошечную роль горничной или вахтерши, придумывала характер, находила краски — но Николай Павлович к моим творческим исканиям оставался равнодушен. Первую большую роль получила в комедии «Чемодан с наклейками». Моей партнершей стала Инна Ульянова. Публика хохотала и аплодировала. На банкете после премьеры Акимов, показывая на меня, сказал: «Вот актриса, которую я долго гнобил, но она все-таки сумела доказать, что талантлива!» И вскоре дал мне главную роль в «Простой девушке», где мы играли с Сашей Прошкиным, будущим знаменитым кинорежиссером.
творческие искания оценил не сразу. Фото: Академический Театр комедии им. Н.П. Акимова
...В 1958 году Акимов взял к постановке пьесу «Трехминутный разговор», главная роль в которой досталась замечательной актрисе Людмиле Люлько. Благодаря темпераменту, обаянию и романтической внешности Люся была занята практически во всем репертуаре, но несмотря на это, не имела в театре ни завистниц, ни врагов. Ее любили все: от главрежа до пожарного. Немудрено, что начав репетировать с Людмилой в «Трехминутном разговоре», мой муж не смог устоять перед ее очарованием...
Его измену я переживала очень тяжело. Ревности к Люлько не было, только обида на Леонида и уязвленное самолюбие — сначала он со своим отцом меня, можно сказать, похитил, а теперь бросает?
Поехала к маме и Андрюше, и вдруг через несколько дней заявляется муж:
— Подумай, ведь у нас сын! В жизни всякое бывает, я виноват, но ты должна меня простить!
Признаюсь: если бы Леонид не был так настойчив, может, и приняла бы его извинения, но тут взъелась уже по-настоящему:
— Ни о какой совместной жизни речи быть не может.
Это был окончательный разрыв.
Шапиро-Леонидов оставил нам с сыном комнату на 10-й Советской, а сам переехал к новой жене — та как раз получила от театра квартиру. Я стала свободной женщиной и повела несколько легкомысленный образ жизни. Вспоминая тот период, говорю себе: «Ну и наворотила ты, старушка!»
В 1962 году у Леонидова и Люлько родился сын Максим — в будущем основатель и солист популярного бит-квартета «Секрет». Люся была старше Леонида на четыре года и родила сына на пороге своего сорокалетия. А спустя пять лет Люси не стало.
Я всегда привечала Максима. Когда Андрюша приезжал в Питер (мама настояла, чтобы внук жил с ней и учился в московской школе), зазывала в гости, заботилась во время гастролей, куда мы с Леонидовым-старшим брали сыновей. Повзрослев, ребята уже сами поддерживали отношения: Макс всегда звонит брату, когда бывает в Москве, Андрюша по приезде в Питер первым делом набирает номер Леонидова-младшего.
Мой сын давно живет на два города: ездит из Москвы в Петрозаводск, где на сцене Государственного театра драмы Карелии «Творческая мастерская» поставил уже двадцать спектаклей. Андрей Тупиков — заслуженный артист Карелии, обладатель двух «Онежских масок». Самым удачным спектаклем сына считаю «Женитьбу» по Гоголю.
В середине нулевых Андрей привез в Санкт-Петербург спектакль «Двое других» по повести Аверченко и пригласил Максима. Брату так понравилась комедия, что он предложил: «Давай поставишь ее со мной, Кортневым и Андреем Ургантом? Мы с Лешей напишем песни и будем вживую их исполнять!» Сын загорелся идеей, и спустя несколько месяцев состоялась премьера. Спектакль имел большой успех.
В продолжение «детской» темы расскажу о сыне Петра Наумовича Андрюсе. С его матерью Фоменко познакомился во время учебы в ГИТИСе, где девушка-литовка получала профессию театроведа. Случился роман, Аудроне забеременела. Петр усыновил ребенка, однако жениться и переезжать в Прибалтику не собирался. Он был русским режиссером и считал, что должен работать в России.
Аудроне стала известным писателем и театроведом. Школьником Андрюс часто гостил в Москве у отца и бабушки Александры Петровны, которая занималась с внуком английским — всю жизнь проработав в Министерстве внешней торговли, язык она знала в совершенстве. Потом Андрюс бывал уже у меня и Пети — с каждой из трех своих жен поочередно, с дочками Марией и Анютой. Я помню их забавными малышками, потом школьницами, и наконец совсем взрослыми девушками.
Андрюс — художник, и кажется, неплохой. Но как все творческие люди, частенько сидел без работы. Отец помогал ему материально до самых последних дней. Когда Пети не стало и зашел разговор о наследстве, Андрюс повел себя очень благородно: «Майя Андреевна, как вы решите — так и будет». Я не обидела: честно поделила деньги со счетов мужа и выплатила стоимость полагавшейся Андрюсу части квартиры. Знаю, что и он, и Аудроне, с которой мы познакомились только на похоронах, остались довольны.
...Мне, как и Пете, штамп в паспорте был абсолютно не важен, однако прожив вместе десять лет, все-таки пришлось расписаться. В середине семидесятых нам в Ленинграде дали квартиру, а регистрировать в ней — как не состоящих в браке — отказались.
Для Фоменко питерская «двушка» стала первым нормальным жильем. В Москве они с мамой Александрой Петровной и «вечной няней» Варюшей ютились в четырнадцатиметровой комнате коммуналки недалеко от французского посольства. Кто-то из троих всегда спал на матрасике на полу.
И к маме, и к Варюше Петя относился с такой нежностью, какую встретишь нечасто. Александра Петровна была необыкновенной женщиной: высокая, красивая, прекрасно знала русскую и зарубежную поэзию, хорошо разбиралась в классической музыке. Две эти страсти она передала и сыну — Петя окончил училище Ипполитова-Иванова по классу скрипки, а став режиссером, создавал спектакли, где музыка была неотъемлемой частью.
В самом начале тридцатых Александра Фоменко встретила военного музыканта Наума Элинсона, от которого в июле 1932 года родила сына. Вместе пара была недолго, но отношений не порывала — Наум Осипович изредка навещал Александру Петровну и Петю. Чаще, возможно, не мог, потому что работал заместителем инспектора военных оркестров и много ездил по стране. А в 1936-м, когда при Московской государственной консерватории был создан военный факультет, стал его первым начальником.
Муж рассказывал о детской обиде на отца, когда тот, побыв полчаса, садился в машину — и уезжал. Всякий раз Петя чувствовал себя брошенным. Особой душевной связи между ними никогда не было, но в день смерти Наума Осиповича произошло нечто мистическое.
Петя гулял во дворе и вдруг почувствовал, что на плечо легла рука отца. Даже оглянулся, решив, что тот приехал и неслышно подошел сзади. Однако за спиной никого не было. А вскоре выяснилось, что именно в эти минуты от лейкемии в Кремлевской лечебнице Наум Осипович умер.
Поскольку сотрудники Министерства внешней торговли, как впрочем и других государственных учреждений, тогда работали по двадцать часов в день, заботу о сыне Александра Петровна вынужденно поручила няне — милая девушка из Белоруссии присматривала за Петей едва ли не с самого его рождения. Варюша была абсолютно неграмотной (вместо подписи ставила крестик), но по-житейски очень мудрой. Она была занятной, со всеми своими белорусскими замашками, прибаутками, пословицами и поговорками, с любимой бульбой, к которой приучила и своего воспитанника — Петр всю жизнь обожал картошку, особенно с селедкой, и лучшей еды для него не было!
Перед глазами встает картина из семидесятых годов, когда Фоменко работал в Ленинградском театре комедии, а мама приезжала к нему на премьеры. В антракте она выходила в коридор, прислонялась к стене — и тут же рядом появлялся Петя. Гораздо выше сына ростом, Александра Петровна прижимала его голову к своему плечу, гладила по волосам — и на лицах обоих читалось блаженство. К ним подходили, заводили разговор — Фоменко отвечал не меняя позы и в этот момент напоминал маленького мальчика, бесконечно счастливого от того, что мама рядом.