Ильф и Петров и конец НЭПа. В какое время был написан роман «Двенадцать стульев»
15 октября 125 лет назад родился Илья Арнольдович Ильф. «Правила жизни» регулярно пишут об их общем с Евгением Петровым наследии, так и эдак крутя вневременной роман «Двенадцать стульев» и рассказывая, с какими текстами еще стоит ознакомиться. По случаю юбилея историк литературы Наталья Громова решила немного отойти от личности писателя и вспомнить, в какой атмосфере родился их magnum opus и как они защищали попавшего в опалу коллегу Бориса Пильняка.
Роман «Двенадцать стульев» был написан в самом конце 1927 года. Ильф и Петров строили сатирическую энциклопедию новой России на столкновении старого и нового мира. Помимо быта, речи, характеров людей — всего того, что слышали и видели молодые писатели, — существовал неповторимый воздух времени, общеполитическая атмосфера — и она только опосредованно могла попасть в роман. Тот советский капитализм с лицом НЭПа, разбитной, веселый, мещанский, обывательский, уходил. Прежняя короткая эпоха, похожая на свободную, но совсем не свободная, заканчивалась. И получалось так, что, высмеивая старую эпоху, писатели, сами не ведая, уже хоронили и ту, что расцвела и давала многочисленные плоды на их глазах. Шумно проходила премьера «Дней Турбиных» во МХАТе приятеля писателей по «Гудку» Михаила Булгакова. Появляется и получает всеобщее признание роман их близкого друга Юрия Олеши «Зависть». Николай Эрдман работал над сатирической комедией «Самоубийца». В Москве со сцены читались смешные рассказы Зощенко.
1927 год — еще и год десятилетия Октября. XV съезд ВКП(б) принимает решение «о вытеснении частного капитала из промышленности и торговли и о начале в ближайшее время перехода к коллективизации сельского хозяйства». В 1928 году вовсю развернется шахтинский процесс. Срок натурального обмена с нэпманами (мы им — дыни и ананасы, они нам — дома и клозеты, по Маяковскому) заканчивался. Деятелям культуры ничто человеческое не было чуждо. Их любимые развлечения вполне буржуазны: бега, бильярд в комсомольском клубе в Старопименовском переулке, где часто проводят вечера Булгаков, Маяковский, Катаев, и, конечно же, карты. Привычка многих литераторов — бороться с мещанством, разоблачать его на каждом шагу и в то же время почти неизбежно попадать во власть его проявлений. Надо сказать, что Маяковский, когда ему напоминали о привезенной из-за границы машине — в тот момент предмете роскоши, — страдал. При внешней резкости и грубости он отличался ранимостью подростка, и ему хотелось жить в согласии с самим собой. 1927 год стал для поэта началом самых тяжелых поражений. «Когда мы шли по Петровке, — вспоминал Асеев, — Маяковский вдруг говорит: «Коля, а что если вдруг ЦК издаст такое предписание: писать ямбом?» Я говорю: «Володичка, что за дикая фантазия! ЦК будет декретировать форму стиха?» — «А представьте себе. А вдруг!»
Страна радостно отмечала десятилетие Октябрьской революции. На самом верху шла серьезная борьба за власть, которая не могла не отрикошетить в писательское сообщество. За год до создания романа «Двенадцать стульев» произошло событие, которое встряхнуло всех литераторов и показало им, как опасно заходить за красные линии.