Гор Нахапетян: Чего смешного? Зачем нам нужно чувство юмора, когда рушится мир
С каждым всплеском трагических новостей экраны наших телефонов раскаляются от мемов: про жертву коронавируса, на которую упал стеллаж с тушенкой и гречкой, Твентина Карантино, Наташу и ее котов. Почему мы смеемся, когда все плохо? Это вообще прилично, этично, нормально? Почетный профессор бизнес-практики МШУ «Сколково» и один из основателей проекта Sensemakers Гор Нахапетян рассказывает, зачем нам нужен «смех во время чумы».
Наташа и ее коты, конечно, всенародные любимцы, и это правда очень удачная серия. А какие твои любимые шутки в карантин?
Мем с видом на пустой город из окна дома и надпись «Режиссер Дэвид Линч». Про нефть самой смешной шуткой показалась «С понедельника страны ОПЕК+ договорились добывать имбирь». Симпатичны бытовые мемы: «Гендер месяца — хоумсексуал». Но тут любопытно вот что. Раньше мы рассказывали анекдоты голосом — и каждый рассказчик становился соавтором истории. А теперь просто пересылаем картинки тоннами. Увидел, усмехнулся, переслал коллеге, жене или в какой-то дружеский чат — и забыл. А ведь если ты сам не поучаствовал в шутке как рассказчик, то толком и не получил свою дозу смехотерапии. Поэтому гораздо более действенная таблетка от стресса на фоне плохих новостей — все же не мемы, а российский проект «Изоизоляция», в котором тысячи людей, сидя дома, делают пародии на известные произведения искусства с собой в качестве моделей. Чтобы получилась одна фотография, надо потратить полдня. И все это время и инициатору, и всей семье очень весело.
Чувство юмора как защитный шлюз для психики — как это вообще работает?
Когда нет настроения, когда нас ничто не может рассмешить, есть риск свалиться в депрессию. Юмор выравнивает психическое состояние. Плохое настроение — это затяжной стресс. С точки зрения физиологии стресс нам сейчас особенно вреден: выбросы кортизола ослабляют иммунитет. А когда мы смеемся, уровень эндорфинов повышается, кортизола — снижается. Умение шутить в любой ситуации — это не только защитная реакция психики, но еще и интеллектуальная способность. Здесь играет свою роль и богатство языка. Чем богаче язык, тем тоньше юмор. Еще Фрейд предположил, что юмор, как и сновидения, связан с нашим бессознательным и его конфликтом с нашим эго. Радостный легкий юмор говорит о доброжелательном суперэго, сарказм — о жестком эго, а человек с супержестким эго и вовсе подавляет любой юмор: «Какие шутки? Работайте!» Бывает, что способность смеяться над собой находится на низком уровне — это зависит от структуры и типа личности. Мне кажется, людям такого типа в кризисные моменты любого масштаба живется тяжелее всех.
Но юмор служит поддержанию сакрального порядка. Наш мир держится на людях с чувством юмора, именно они подмечают противоречия в мире и оценках и преподносят это с комической точки зрения. И пока мы еще можем смеяться над собой и друг над другом, мы сможем пройти сквозь этот кризис с наименьшими потерями для своей психики.
Психиатры говорят, что после травматического события — пережив акт насилия, проведя неделю в заложниках у террористов — человек может вдруг начать заливисто смеяться и цинично шутить. Это сбивает с толку окружающих, которые ожидают от него скорби и подавленности, они начинают сомневаться: может, ничего и не было? Мне кажется, это какой-то похожий механизм: на фоне апокалиптической новостной повестки лента соцсетей наполняется шутками.