Косое ушко Мельпомены
Человек, совершивший революцию в текстильной промышленности, всю жизнь мечтал о карьере актера
В один из летних дней полтора века назад, незадолго до начала Гражданской войны в США, американское патентное бюро USPTO выдало патент № 8294 Исааку Зингеру. Для непосвященного суть изобретения — «игла с кососмещенным отверстием» — была нелепа, но именно оно совершило революцию в швейной промышленности. Первый же проданный экземпляр нового изделия, швейной машинки с инновационной иглой, не только окупил все затраты на свое изготовление, но еще и принес прибыль. Мощность первого завода, запущенного Зингером в Нью-Джерси, составляла тысячу изделий в год, и он едва справлялся с планом.
Через полвека, в 1902 году, в далеком подмосковном Подольске вступил в строй другой завод Зингера, который без всякого напряжения производил до 600 тысяч машинок в год, влет распродававшихся по всей Российской империи. С их помощью любая русская крестьянка теперь могла стать сама себе модисткой.
Театр без одного актера
Исаак Меррит Зингер был сыном каретника Адама Райзингера, выходца из германского Пфальца (в Америке он «сократил» свою фамилию, чтобы она звучала более привычно для англосаксонского уха). Удивительно, но владелец патента (отнюдь не изобретатель, Зингер сам всегда категорически опровергал это, к его изобретениям относится не собственно машинка, а всего лишь ее ключевое звено — инновационная игла) один из самых прибыльных механических агрегатов в мире, который даже Махатма Ганди назвал «одной из редких полезных вещей, изобретенных человечеством», всю жизнь был полуграмотной недоучкой. Не имея нормального образования, он едва читал и считал с огромным трудом, но работа с отцом сызмальства одарила его недюжинной сметкой механика.
Зато нюх на практическую прибыль у него был фантастический. Врожденная сметка и актерский талант помогали ему выпутываться из самых сомнительных и даже скандальных ситуаций.
Классической еврейской семьи у Зингеров-Райзингеров не получилось. Адам, отчаянный ходок по женской части, изменял супруге Рут направо и налево. Неудивительно, что даже обилие детей (их было восемь) не стало препятствием для развода. Отцовские гены оказались доминантными: Исаак унаследовал любвеобильность Адама. И вместе с таким «сокровищем» сбежал из дома в 1823 году, в возрасте двенадцати лет.
Исаак довольно долго искал себя. Ни одно из занятий не приходилось ему по душе. Он бросался из крайности в крайность. То нелегкая занесла его в театр, где парень играл как в низкопробных ярмарочных балаганах, так и на пристойных подмостках в бессмертной шекспириаде. То планида определяла Исаака в мастерские, где сообразительный малый вдруг увлекался техникой. Работал у старшего брата в Рочестере, у Джорджа Помероя в деревне Флай-Крик, в кузнечном цеху в Нью-Йорке. Вроде бы даже что-то получалось у неграмотного поклонника Мельпомены.
В 1839 году Зингер запатентовал свое первое изобретение — перфоратор для бурения твердых скальных грунтов. Читал и писал он через пень-колоду, но в законодательстве и маркетинге ориентировался неплохо: каналостроительной компании «Ай и Эм» после долгих препирательств с мастером-самоучкой пришлось раскошелиться на две тысячи долларов.
Казалось бы, нащупал двадцативосьмилетний механик свою стезю — надо ее развивать. Тем более что его неиссякаемая эротомания тащила за ним груз двух женитьб и четверых детей от обеих «параллельных» жен. Но его звала Мельпомена. «Для меня изобретение не стоит и ломаного гроша. Гроши — вот что меня интересует!» — заявил Исаак. Обе тысячи «зеленых» были потрачены не на чад и домочадцев, а на гастроли уже собственной труппы Меrritt Players, в которой он выступал под именем Исаака Меррита.
Возможно, в нем умер великий трагический актер — по крайней мере, артистические навыки очень помогли ему в дальнейшей жизни. Но сцена явно не благоволила талантливому механику. Она никак не могла его прокормить. Пришлось возвращаться к тому, что приносило «гроши».
Штопальная игла
Зингер работал печатником во Фредриксберге (штат Огайо), затем перебрался в Питтсбург, где открыл небольшой деревообрабатывающий цех, изготавливавший рекламные вывески и надгробные таблички. Тут он сделал второе свое изобретение — станок для резьбы по дереву и металлу.
Но не следует заблуждаться. С 1790 года, после усовершенствования законодательства, патенты в США раздавались на любую мелочь, хоть ненамного отличавшуюся от аналогичных изделий и имеющую коммерческую ценность. Далеко не все они были революционными или особо полезными. Просто таким образом, с помощью патентного права, тогда пытались бороться с промышленным шпионажем, что порой приводило к многолетним изнурительным судебным тяжбам.
Не избежал их и сам Зингер, не стеснявшийся что-либо за кем-либо «доизобрести». Станок тоже прокормить его не мог, и Исаак с очередной женой, МэриЭнн, перебирается в Нью-Йорк, где и театров сколько угодно, и промышленный подъем налицо. Здесь он попытался было продать усовершенствованную им пилораму.
Но судьба испытывала гуляку Исаака на прочность. Построенный им работающий образец в цехе Тейлора (A. B. Taylor & Co) был разрушен из-за взрыва парового котла. Тейлор предъявил Зингеру счет, Зингер Тейлору — пустые карманы. На том и разошлись. Тейлор остался в Нью-Йорке, Зингер подался в Бостон из негостеприимного мегаполиса. Здесь Исааку сказочно повезло: вместе со своим компаньоном Джорджем Зибером он познакомился с владельцем небольшой механической мастерской Орсоном Фелпсом, у которого арендовал помещение. Попытался было убедить того в перспективах своей пилорамы, но Фелпс лишь руками махал, понимая, что имеет дело с очередным сумасшедшим гением, который не то что показать чертежи — даже описать на бумаге свои идеи толком не умеет.
У самого Фелпса голова болела по другому поводу: в его мастерской собирали швейные машинки Lerow & Blodgett, которые то и дело ломались. Требовалось, чтобы кто-то взялся чинить эту безнадежную рухлядь. Почему бы не поручить это двухметровому психу с актерскими данными и манией величия?
Следует заметить, что сами аппараты для механического шитья были известны уже давно. Историки промышленности отдают первенство в их изобретении голландцам. Колесную машину для пошива парусов, стачивающую длинные полотна, относят еще ко временам Столетней войны XIV века. В веке XV своим проектом отметился вездесущий Леонардо да Винчи, но, как и многие его задумки, он остался нереализованным. Еще через сто лет пытался повторить его подвиг англичанин Уильям Ли, который изобрел машинное вязание. В 1755 году немец Карл Вейзенталь получил патент на швейную машину, копирующую образование стежков вручную, но так и не сумел поставить свое создание на поток.
В 1790 году англичанин Томас Сейнт создал прототип современной машинки, а через тридцать лет французский портной Бартельми Тимонье полностью переделал машину Сейнта, доведя основные узлы конструкции до того вида, какой она имеет сегодня. Судьба оказалась неблагосклонной к французу: Тимонье основал фабрику, которую вдребезги разнесли обозленные задержкой зарплаты рабочие. Изобретатель так и умер в нищете.
За океаном собственный агрегат создал в 1833 году Уолтер Хант, которого извела упреками жена-портниха. Тот тоже был механик-самоучка, но в отличие от Зингера ничего не смыслил в патентном праве и не догадался зарегистрировать свое изобретение.
Зато более сообразительный Элиас Хау в 1846 году предъявил свои права на машинку, которая делала 300 стежков в минуту и была почти точной копией аппарата Ханта. Материалы в ней устанавливали вертикально, накалывали на шпильки транспортирующего рычага и перемещали в прямом направлении. Изогнутая игла двигалась в горизонтальной плоскости, а челнок, похожий на челнок ткацкого станка, совершал возвратно-поступательное движение.
А в 1850 году в мастерской Фелпса несостоявшийся актер Зингер ковырялся с несовершенной конструкцией машинки Lerow & Blodgett. То ли таким образом Фелпс пытался хоть что-то получить в качестве платы за аренду, то ли действительно имело место пари — так потом гласила собственная легенда Зингера.
Сам он писал так: «Я работал днем и ночью, спал три-четыре часа в сутки, ел один раз в день, потому что знал: если сейчас машина не будет сделана за 40 долларов, она не будет сделана никогда. Сборку машины заканчивали ночью на 11-й день работы. Около девяти вечера решили испытать готовую машину.
Первая попытка не удалась, и рабочие, уставшие после напряженной работы, разошлись по одному, решив, что все закончилось неудачей. Я продолжал пробовать машину, мой помощник Зибер держал лампу, но в нервном состоянии, после нашей бесконечной работы и треволнений, я не смог получить нормальную строчку. Убитый горем, около двенадцати ночи мы с Зибером пошли в гостиницу, где жили. По дороге мы присели на штабеле досок, и Зибер меня спросил, не заметил ли я, что слабые петли образовывались на лицевой стороне ткани. В это мгновение меня осенила мысль, что я просто забыл отрегулировать натяжение верхней нити, и мы вернулись в мастерскую. Я отрегулировал натяжение нити и прошил пять безупречных строчек. Совершенство этих строчек меня полностью удовлетворило, мы вернулись в гостиницу и крепко уснули». Суть его усовершенствования состояла в том, что Зингер изо всего множества узлов и деталей запатентовал только одно устройство: «иглу с кососмещенным отверстием», то есть с ушком внизу.
Игла с ушком посредине, «которая вместе с ниткой попеременно проводится сквозь материал двумя иглодержателями, расположенными по разные стороны игольной пластины», была запатентована англичанином Стентоном. А смещение отверстия — целиком замысел Зингера. Действительно, сконструировать механическую часть машинки можно было по-разному, но непрерывный шов двумя нитками получается только с помощью иглы новой конструкции. Раньше игла вращалась на специальном барабане по кругу, что позволяло строчить исключительно по прямой, причем через несколько стежков нить запутывалась, так что приходилось вынимать ткань и начинать все сначала. Зингер убрал барабан, расположил челнок горизонтально и сконструировал ножку-держатель — и теперь игла с ушком внизу двигалась не по кругу, а вверх-вниз. С обрывами нити было покончено, мало того, теперь стало можно поворачивать ткань при шитье в нужную сторону. Кроме того, Зингер сделал специальный стол-доску для ткани и, что самое главное, — ножной привод в виде педали для машинки. А это уже было действительно революционно: педаль позволяла освободить руки швеи для более тонких операций. К тому же машинка была достаточно мощной, способной прострочить свинцовую пластину.
Двенадцатого августа 1851 года Зингер получил на свое усовершенствование чужих изобретений, хоть и довольно удачное, американский патент за № 8294.
Машина на все времена
Первый же экземпляр машинки был продан предприимчивым Зингером за 100 долларов, что полностью покрыло все затраты (40 «зеленых») на его изготовление. Своих денег у Зингера не было, первые годы он существовал целиком на средства Зибера, с которым и создал совместную фирму Jenny Lind Sewing Machine Company. Идея назвать фирму по выпуску швейных машинок в честь невероятно популярной за океаном шведской певицы Дженни Линд — целиком дань Зингера обожаемой им Мельпомене. Дженни гастролировала по Штатам и выступала в цирке Барнума, возле которого артистичный Зингер устраивал свое шоу по продвижению товара — строчил «королевскую юбку» на глазах публики, пришедшей поглазеть на заморскую диву. Само собой, после такого представления дамы хватали за грудки своих мужей, требуя купить им такую машинку.
Трюк прошел, но его увидел и въедливый Элиас Хау, тут же подавший в суд на Зингера за плагиат. Тут же появился очнувшийся Хант, который подал в суд уже на Хау, утверждая, что и тот скопировал его образец. Вскоре к тяжбам подключились Гровер, Бейкер, Уилер и Уилсон, обвинявшие друг друга в краже идеи и Зингера с «коллегами» в том же. Завязался такой клубок, что разрешить его представлялось совершенно невозможным американскому правосудию.
Спас Зингера известный адвокат Эдвард Кларк, взявшийся вести это дело. Хоу получил отступные в виде 15 тысяч долларов, которые быстро окупились: Кларк устроил так, что все обвиняющие друг друга в плагиате истцы договорились об участии в совместной патентной акции.
Правда, до этого Зингер преспокойно выдавил из дела Фелпса и Зибера, которые, выдоенные досуха, уже были ему не нужны. Первый спокойно ушел в свою мастерскую, продав акции Jenny Lind, второй в склоках с неблагодарным Зингером заработал инфаркт. А когда тот с деланным актерским сочувствием пришел к его постели и заявил: «Видит Бог, Джордж, я позабочусь о твоей семье после твоей смерти!» — Зибер решил от греха подальше продать свою долю за шесть тысяч долларов.
Теперь уже фирма стала называться I. M. Singer & Co., а единственным компаньоном был дальновидный адвокат Кларк. Их первый завод по производству швейных машинок открылся в НьюДжерси. А в 1856 году совместно с другими претендентами в «отцы-основатели» компаньоны образовали так называемый патентный пул — Картель швейных машин, который позволил продавать их без судебных тяжб за счет отчислений по пять долларов со всех проданных машинок.
Развязав себе руки, компаньоны целиком отдались маркетингу. Тут уже полуграмотный Зингер проявил себя настоящим гением рекламы и продвижения. На всякий случай он обезопасил собственную машинку еще 22 патентами на самые незначительные усовершенствования, но чтобы уж точно в будущем не появился ни один претендент. Ему же принадлежала идея оказать давление не на покупателей-мужчин, а на их жен, которые найдут способы заставить своих благоверных потрясти мошной. Пример балагана у цирка Барнума убедил его в этом.
Понимая, что самое большое скопление почтеннейшей публики может быть в театрах, цирках и церквях, он стал размещать рекламу на программках спектаклей, описания швейных машинок раздавались прихожанкам на проповедях вместе с религиозной литературой. При этом использовались современные достижения цивилизации — фотографии. Особым успехом пользовался плакат с фотографией женщины-индианки из племени семинолов, шьющей на зингеровской машинке.
Зингеру нужны были деньги, но он знал, как их заработать. Понимая, что цена в 100–125 долларов недоступна широким массам потенциальных покупателей (это составляло четверть годового бюджета средней американской семьи), он пошел на очередной революционный шаг — предложил продавать машинки в рассрочку по схеме hire-purchase (лизинг-покупка). Рукодельница брала новенький агрегат напрокат, внося за него ежемесячную арендную плату, и была вольна вернуть его продавцу в любой момент, когда пожелает. А когда сумма арендных платежей за машинку достигала розничной цены товара, можно было оставить ее себе насовсем. Это было очень удобно и резко повысило продажи.
Начав с тысячи машинок в год, к 1875 году компания Зингера увеличила оборот в 200 раз, применяя в качестве смежников компании из оборонного комплекса — первый зафиксированный в истории удачный пример конверсии. За счет этого удалось снизить цену до десяти долларов (средняя зарплата американца составляла четыре доллара в неделю), повысив обороты до десятков миллионов в год при отчислениях на рекламу в миллион. К тому же Зингер начал выпуск и продажу запчастей к машинкам, что позволило покупателям самим производить несложный ремонт. Постпродажный сервис до этого не использовал никто, поэтому интерес к компании Зингера возрос не только в США, но и в Европе. Это позволило открыть заводы в Глазго, Подольске и других местах Старого Света.
Гражданская война между Севером и Югом дала настоящий толчок бизнесу. Зингеру удалось за изрядную мзду протолкнуться к военным заказам и повесить у себя на фабрике плакаты «Мы одеваем армию». А уж многолетние господряды — это уже не просто собственные заказы, но и оснащение подавляющего большинства американских мануфактур машинками Зингера. Только в штате Нью-Йорк у него работали четыре собственных завода, выпускающие до трех тысяч машинок в год. Кроме того, I. M. Singer & Co. — одна из первых в мире компаний, начавших использовать франчайзинг. Она заключала с дистрибуторами договоры на передачу франшизы, которым таким образом передавалось полное право на реализацию и ремонт швейных машинок на определенной, строго оговоренной в договоре территории США. Именно на предприятиях Зингера начали впервые применять практику приглашения наемных топ-менеджеров. В 1865 году таковым стал Инсли Хоппер.
Когда деньги потекли рекой, Зингер вспомнил о своем не менее любимом занятии — погоне за юбками. Его многочисленные жены и любовницы, водившие за собой длиннющий выводок детей (25 только признанных), осаждали редакции американских газет и устраивали скандал за скандалом. Умный Кларк воспользовался этим и предложил Зингеру убраться в Европу с сохранением 40-процентной доли в компании, чтобы не подрывать рынок, где правят бал пуританские американские домохозяйки. Тот предложение оценил здраво и отбыл от скандалов в Англию, где поселился в купленном за 500 тысяч долларов поместье «Вигвам» с очередной женой Изабеллой Бойер-Саммервиль.
До самой смерти он оставался членом Совета попечителей своей компании, построившей один из самых высоких небоскребов на Манхэттене, и сколотил состояние в 14 миллионов долларов, которое оставил последней жене. Изабелла, по слухам, была любовницей самого великого скульптора Фредерика Огюста Бартольди, автора Статуи Свободы в Нью-Йорке, который лепил ее именно с Изабеллы — законной вдовы великого недоучки.
«Легче верблюду пройти в игольное ушко»
Многие столетия на Руси ткали полотно с помощью веретена и прялки. На создание одного домотканого изделия уходили недели, а то и месяцы. По необходимости портняжным ремеслом вынуждены были овладевать и мужчинывоины, дабы сохранить боеспособность в амуниции, и простые мужчиныкрестьяне, дабы залатать прорехи и прикрыть наготу. Кропотливый и изматывающий процесс ткачества и шитья при больших семьях надолго отвлекал от других традиционных крестьянских занятий, что в эпоху крепостного права и барщины шло в ущерб поддержанию товарности собственного хозяйства. Поэтому механизация ручного труда и инновации в текстильном ремесле становились вопросом выживания целой крестьянской общины.
На бескрайний российский рынок осторожный потомок пфальцских эмигрантов Исаак Меррит Зингер проникал поэтапно. Отсутствие элементарной рекламы, хотя бы минимального сервиса и системы распространения делали огромную аграрную страну практически недоступной для новинок технического прогресса. В то же время Россия была естественным «троянским конем» для проникновения и на далекие рынки Японии, Китая, Персии, Средней Азии. Здесь Зингер был не одинок: за российский рынок боролись несколько десятков иноземных производителей швейных машинок (Pfaff, Veritas, Kaiser, Kohler, Naumann, Carolina, Goldsmith, Veras, Husquarna и др.), продававших изделия через 15 торговых домов, стремясь стать эксклюзивными дилерами. Поэтому осваивать аграрную сверхдержаву XIX века приходилось постепенно, через длительное выстраивание логистических цепочек из уже существующих в Европе дистрибуторских центров.
В 1865 году зингеровским пионером в России стал Макс Фидлер, но из-за дороговизны заокеанских поставок он не выдержал конкуренции и утратил право эксклюзивного поставщика.
Отмена крепостного права, исход обезземеленных реформой крестьян в города и последовавший за этим бурный промышленный подъем повлекли за собой рост доходов населения, большую концентрацию рабочей силы в городах и, как следствие, значительный спрос на текстильные изделия. Город не село, где одной домотканой рубахой при надлежащем уходе можно было бы обойтись круглый год. Здесь подавай наряды на все случаи жизни.
Поэтому и начали вырастать целые текстильные империи, которым швейные машинки требовались уже в промышленных масштабах: Морозовы, Прохоровы, Балины, Думновы, Солдатенковы, Титовы и др.
Это побудило сделать вторую попытку выхода на российский рынок главу гамбургского филиала компании «И. М. Зингер и Ко» Георга Нейдлингера. В 1877 году он добился разрешения от правительства империи открыть филиалы в Москве, Петербурге и Варшаве, получив даже звание «временного санктпетербургского купца первой гильдии». Ганзеец Нейдлингер начал формировать дилерскую сеть из 65 представительств по всей стране, выписывая инструкции подчиненным и пособия по оборудованию на немецком языке, отчего в России укоренилось убеждение в немецком происхождении американских машинок. Впрочем, основания для этого были, ибо до начала ХХ века большая часть изделий импортировалась в Российскую империю из Германии (из филиала в Виттенберге). Машинки были достаточно дорогими, приобрести их могли себе позволить зажиточные семьи, а приданое в виде «крутящегося немца» делало девушку богатой невестой в глазах жениха. Сделать изделия более доступными для потребителя не позволяла посредническая система, выстроенная Нейдлингером, которого вполне устраивали собственный статус-кво и получение комиссионных за выдачу сертификатов за своей подписью.
Требовалась серьезная перестройка структуры продаж в России, чтобы открыть здесь новые рыночные перспективы. Но этому мешала высокая цена на транспортировку и обслуживание сети. К примеру, в 1895 году в России удалось продать 68 788 машинок на более чем стомиллионное только сельское население, которому был затруднен доступ к городским мануфактурным магазинам. Это капля в море.
Для расширения продаж необходимы были новые рыночные инструменты, уже опробованные в США: продажи в кредит, рассылка товаров через почтовые каналы. Но главное, необходимо было собственное предприятие, которое нивелировало бы все таможенные издержки, а также могло бы собирать машинки уже для рынков Дальнего Востока.
Нейдлингеру с его торгашескими наклонностями выплатили сказочную неустойку (2,5 млн рублей) и сказали «ауфвидерзеен». В 1897 году головная «И. М. Зингер и Ко» образовала новое структурное подразделение — АО «Мануфактурная компания Зингер» во главе с американцем Фредериком Гилбертом Борном, который тут же начал обсуждать с кабинетом министров правительства России вопрос о поиске места под новый завод.
Но до этого Борн пошел на необычный для русского рынка ход: клиентам предоставлялся потребительский кредит на три года, рассрочка платежей (три–пять рублей в месяц), была введена возможность обмена подержанной машинки на новую с доплатой, что хорошо работало в США. Логика в этом была и для «Зингера»: если в Европе было принято отправлять в переплавку все не поддающиеся ремонту изделия, то рачительные американцы снимали со своих машинок все, что еще годилось для повторного использования. Это позволило к началу ХХ века практически удвоить ежегодные продажи в России с 68 до 110 тысяч изделий.
В 1900 году участок под строительство был выбран в подмосковном Подольске. Как значилось в протоколе заседания акционеров АО от 7 ноября 1900 года, «обществом приобретен у города Подольска участок земли для осуществления главной цели общества, выраженной в параграфе 1 устава, и на этом участке уже приступлено к постройке завода значительных размеров для фабрикации в России швейных машин как для продажи внутри империи, также и для вывоза за границу, именно: в Турцию и другие государства Балканского полуострова, а также в Персию, Японию и Китай».
Специально для строительства был куплен кирпичный завод, который после возведения корпусов и запуска предприятия был с выгодой продан.
В 1902 году на свет появился первый «русский Зингер», в Санкт-Петербурге на углу Невского и Екатерининского канала появилась шестиэтажная штаб-квартира компании с затейливой скульптурой на куполе в виде держащих глобус валькирий. Это здание и поныне именуют Домом Зингера.
Через несколько лет агентская сеть компании, теперь уже с 50 филиалами и 2500 фирменными магазинами, покрывала почти всю страну. Агенты (до 20 тысяч) находились в каждой волости, каждом крупном селе, получая 20% стоимости каждой проданной машинки (не менее трех рублей). Предприятие выпускало уже до 600 тысяч машинок в год (это 63 млн рублей), а к началу Первой мировой войны собрало порядка пяти миллионов изделий. Успешности маркетингу добавляло и присвоение фирме звания «Поставщик Двора Его Императорского Величества».
С ростом объемов производства стоимость изделия не превышала десяти рублей, что было вполне по карману даже средней крестьянской семье. Теперь хозяйка, сообразно доходам семьи, сама могла определять модели и фасон для всех ее членов. Да и цены на готовые изделия в магазинах одежды перестали быть недоступными для самой широкой публики. На праздничных фотографиях начала прошлого века русские рабочие и крестьяне уже не выглядят жалкими заморышами и оборванцами. И во многом этому поспособствовал выходец из Пфальца Исаак Зингер, который изобрел нестандартную иглу.
Во время Первой мировой войны часть заводских корпусов Подольска перешла с производства мирных швейных машинок на выпуск снарядов. После революции из-за нехватки кадров и комплектующих предприятие было остановлено, а в эпоху НЭПа перезапущено уже под названием ПМЗ и «Госшвеймашина», производившее изделия под торговой маркой «Подольск». С ней бывший «Зингер» и вошел в XXI век.
ТАСС
Хочешь стать одним из более 100 000 пользователей, кто регулярно использует kiozk для получения новых знаний?
Не упусти главного с нашим telegram-каналом: https://kiozk.ru/s/voyrl