ДилетантИстория

Сомерсет Моэм

1.

Моэм — младший из великой плеяды последиккенсовских мастеров, последний из восьмёрки британцев, на которых как бы распался универсальный, одновременно социальный и магический реализм Диккенса. Британскую прозу и поэзию ХХ века создали Уайльд, Киплинг, Честертон, Шоу, Голсуорси, Стивенсон, Уэллс — и Моэм, последний из писателей первого ряда.

Моэму выпало создать британскую новеллу, то есть выполнить работу, которая в России досталась Чехову, а во Франции Мопассану (он понимал масштаб задачи и, при всём пиетете, относился к Чехову и Мопассану как к равным, снисходительно критикуя русского собрата за некоторую вялость фабул). Тому же Моэму выпало создать в литературе ХХ века британский характер — как бы адаптировав к чудовищным реалиям кровавого столетия нрав консервативного британца, полковника и светского человека; можно сказать, что это ужасное столетие разрушило немецкий, французский, русский национальные характеры, непоправимо деформировало психику американцев, хотя и создало латиноамериканцев, — но из бурь этого века неизменным, живым и дееспособным вышел только британец, Эшенден, герой лучшей книги Моэма, интеллектуальная версия Джеймса Бонда. Это хороший урок всем потомкам, живущим в XXI веке: он обещает быть сравнительно мирным внешне, но никак не менее бурным внутренне .

Что позволило героям Моэма — и ему самому — пройти этот век, не сломаться и не рехнуться? Почему и посейчас Лондон остаётся престижнейшим местом для эмиграции? Благоприятное ли островное положение тому причиной, долгий ли опыт владычества над морями, хвалёные ли британские манеры, — но именно британцы унаследовали от римлян воспетое Вергилием право пасти народы и устанавливать моды. Британцы внесли свой вклад в победу над фашизмом, вовремя помирились со Сталиным и вовремя поссорились с ним, и даже Брекзит их не испортил, хотя и не способствовал к украшенью. Удивительное сочетание воинственности и манер, эгоизма и верности короне, эксцентрики и консерватизма сделали британцев самыми желанными и надёжными союзниками, самыми опасными, хотя и уважаемыми противниками — и лучшими, чего там, новеллистами и драматургами.

2.

Моэм прожил 91 год и написал никак не меньше 100 книг, из которых как минимум половина заслуживает внимания. Он работал во всех жанрах — от драматургии (довольно светской и поверхностной) до мемуаров и критических эссе; его романная трилогия о людях искусства — «Луна и грош», «Пироги и пиво», «Театр » — почитается эталонной у художников, писателей и артистов, а добиться их признания нелегко; пятёрка его рассказов при самом строгом отборе войдёт в сотню лучших новелл ХХ века. Он при жизни опубликовал собственные записные книжки, предвосхитив эстетику блога , — и наброски его рассказов ничуть не уступают зрелым шедеврам, а может, и определяют жанр будущего, когда законченность станет скорей пороком, чем достоинством .

Пересказывать его биографию — довольно длинную, но не слишком богатую бурными событиями, разве что такими, о которых он по-шпионски предпочитал умалчивать, — не стоит, ибо что хотел — он рассказал сам, все его книги в той или иной степени автобиографичны. А те жестокие и кровавые дела, к которым он в силу своей второй секретной профессии имел касательство и о которых он крайне скупо упоминает в «Эшендене», нимало не бравируя причастностью к мировой закулисе, — нам вряд ли когда-нибудь раскроются. Я не буду строить домыслы относительно его истинной роли в российских событиях в августе 1917 года — он сразу дал своему правительству понять, что с Временным правительством каши не сваришь и что великой смуты не избежать; вообще в британской разведке дилетантов не держат, и если Моэм им пригодился, значит, были в его характере не самые приятные черты: решительность, скрытность, жестокость, когда нужно. Особенность его писательского почерка — полное отсутствие иллюзий: парадокс состоит в том, что из всех крупных британских писателей он единственный (Черчилль не в счёт — он профессиональный политик), кто реально участвовал в серьёзных политических делах. Ни Шоу с его репутацией левого трибуна, ни Честертон с его бесконечными фельетонами, ни Киплинг с его империализмом — не колебали мировых струн, то есть влияли в лучшем случае на читательские настроения; Моэм — единственный, кто был тайным агентом британской разведки, не имея при  этом никаких политических убеждений. То есть абсолютно. Вся его политическая программа выражена в первых главах «Луны и гроша»: всё проходит, всё ходит по кругу, человеческая природа неизменна, и ни один социальный строй не способен улучшить её. К теориям и умозрениям Моэм относился скептически, и на его примере особенно ясно, что в разведке, в военных ведомствах и вообще в политике должны работать именно циники, то есть люди, не обладающие прекраснодушными иллюзиями. От иллюзий проливается больше всего крови. Насчёт литературы не поручусь, как -никак она не такое рискованное дело, как мировая война, и от неё куда реже гибнут невинные , — но и в литературе, судя по опыту Моэма, лучше получается у скептиков. Конечно, они несколько проигрывают в эмоциональности , — но, с другой стороны, у того же Моэма в «Луне и гроше», «Непокорённой» есть куски совершенно симфонического звучания, высокого пафоса. Его изначальное мнение о человечестве весьма нелестно, и потому его умиляют даже минимальные проявления достоинства и сострадания. Человеческие страсти ему, истинному британцу, либо смешны, либо — в десяти случаях из ста — трогательны; так вот, когда Моэм растроган, это серьёзно. Стихийный ницшеанец — чуждый, однако, ницшеанской напыщенности , — он склонен уважать лишь сверхчеловеческое: самоотречение, гениальность, абсолютное хладнокровие. Религиозный фанатизм ему смешон, морализаторство скучно, а вот отвага, непрагматический героизм, феноменальный талант — это его восхищает; художник особенно нравится ему там, где преодолевает в себе человека

К бремени же страстей человеческих, как назывался его самый понятный роман, он относился скорей презрительно: в этом романе достойными человека занятиями названы лишь любовь и искусство, — насчёт любви Кроншоу, кажется, погорячился. Моэм, во всяком случае, в любви разочаровался рано — его героям она не приносит ничего, кроме неприятностей, исключением выглядит разве что самоотверженная преданность туземки Аты , — но это уж и не любовь, а почти религиозное служение. Насчёт моэмовского гомосексуализма вообще говорить неинтересно — потому что Моэм большую часть жизни был бесстрастен; кажется, его интерес к молодым мужчинам был скорее предпочтением мужской дружбы тем истеричным и нечистоплотным отношениям, которые чаще всего связывают его героев с женщинами.

Подобно тому, как от женской бурной, капризной и требовательной любви Моэм постепенно отошёл к ровной мужской дружбе, — так же и от романов с их идеями, концепциями и претензиями он постепенно перешёл к новелле и достиг в этом жанре совершенства. И потому лучший роман Моэма — коллекция длинных рассказов, перемежаемых короткими зарисовками, «Эшенден, или Британский агент».