Красивое слово «термидор»
«Революция, как бог Сатурн, пожирает собственных детей». Кто бы ни произнёс эту фразу — Дантон или Демулен, Верньо или Вийат — они знали, о чём говорили. Автор мог бы продолжить: «…не потому, что она голодна. А потому, что ей страшно».
Максимилиан Робеспьер был диктатором, но не все диктаторы одинаковы. Бывают безусловные, практически ничем, кроме собственных представлений о должном, не ограниченные. Им не нужно согласовывать и «продавливать», уговаривать сторонников и находить компромиссы. Такой власти у Робеспьера не было. Даже после расправы над противниками слева (эберисты) и казней правых (дантонисты) оставались Сен-Жюст и Кутон, Колло д’Эрбуа и Карно, без чьей поддержки он не мог чувствовать себя уверенно. А разногласия случались; причём, как ни покажется на первый взгляд парадоксальным, чуть ли не чаще, чем во времена жёсткого противостояния с Дантоном и Эбером.
Кроме того, всем было очевидно, что сами собой казни не закончатся, что для их прекращения необходимо остановить их движитель. С кровожадностью народа поделать ничего было нельзя, но можно было попытаться разделить заряд и детонатор. Детонатором был Робеспьер.
8 термидора II года республики (26 июля 1794 года) Робеспьер выступил в Конвенте. Он обвинил своих оппонентов в интриганстве: «Одно его (Робеспьера. — А. К.) существование является для них предметом страха, и они задумали отнять у него право защищать народ вместе с жизнью...» При этом он недвусмысленно дал понять, что не собирается оставаться в долгу: «Как перенести мучения от вида этих предателей, из которых кто более, а кто менее ловко скрывает свои мерзкие души под покровом доблести или дружбы — но все они поставят потомство в затруднение решить вопрос, кто из врагов моей страны был самым подлым или самым жестоким!» При этом Неподкупный отказался назвать конкретные имена, и Конвент решил, что он таким образом требует карт-бланш