На подмостках театра абсурда
Присоединяясь к Парижскому соглашению по климату, России важно твердо держаться стратегии, не ущемляющей целей внутреннего социально-экономического развития. И формировать линии защиты от введения наднациональных механизмов, способных ущемить наши интересы
На прошлой неделе Россия стала 187-й страной мира, присоединившейся к Парижскому соглашению (ПС) по климату 2015 года. Как известно, соглашение носит рамочный характер и не накладывает немедленных внешних обязательств или обременений на нашу страну. В то же время вступление в «клуб» ПС — это не просто символический жест. Возвращаясь в глобальный климатический мейнстрим (после выхода в 2012 году из Киотского протокола), мы демонстрируем приверженность его заявленным целям и включаемся в процесс уточнения национальной стратегии и выработки международных механизмов по их достижению.
Надо понимать, что международная климатическая повестка сегодня предельно накалена. Это не умилительная история про рыбок и бабочек. Некоторые ученые именуют нынешнюю фазу взлета изменчивости климата Земли (это не только потепление, но и изменение режима осадков, ветровых нагрузок, сдвиги во взаимодействии атмосферы с океаном и т. д.) не иначе, как истерикой климата. Не будет большим преувеличением сказать, что все большая часть человечества, в свою очередь, впадает в истерику по поводу климата. Клинические признаки коллективного сумасшествия налицо. Никакие доводы разума, как то, недоказанность преимущественно антропогенного характера увеличения климатической изменчивости, существенно большая важность других общечеловеческих проблем (борьба с бедностью и голодом, обеспечение достойных рабочих мест и устойчивого экономического роста, снижение неравенства, борьба за чистый воздух, наконец), не принимаются во внимание.
И понятно почему: за высокими целями избавления планеты от перегрева стоят вполне конкретные интересы корпораций и государств в глобальной конкуренции на хайповых рынках возобновляемой энергетики. В более широком контексте политический истеблишмент Европы увидел в климатической истории хорошую возможность улучшить свои позиции в долгосрочном экономическом соревновании с США. «Будучи менее ресурсодостаточной и менее наукоемкой экономикой по сравнению с Америкой, Европа решила, разыграв карту “зеленого” развития, подтянуться по обоим этим параметрам одновременно, — говорил в интервью нашему журналу академик Борис Порфирьев, директор Института народнохозяйственного прогнозирования РАН, один из ведущих в нашей стране специалистов по экономическим аспектам воздействия климата. — А затем, продвигая идею низкоуглеродной экономики как всеобщего блага, попытаться ослабить своих глобальных конкурентов» (подробнее см. «Низкоуглеродный тупик», «Эксперт» № 50 за 2018 год).
Одновременно усиливается тенденция делегитимизации традиционной энергетики, обсуждается даже механизм введения так называемых углеродных пошлин (trans-border tax) на трансграничные поставки не только ископаемого топлива (нефти, угля, газа), но и продукции, имеющей значительный «углеродный след», то есть произведенной с использованием ископаемого топлива, — этакие вторичные углеродные санкции.
Так что мы оказались «в ринге» смешанных единоборств, где идет борьба без правил или, в лучшем (?) случае, по правилам, устанавливаемым не нами. Конечно, присоединение к ПС дает возможность войти в круг государств, которые устанавливают эти правила игры, — это, пожалуй, единственный и главный аргумент ратификации ПС Россией. Однако для спокойствия — не говоря уже о самоуспокоенности — причин нет. Во-первых, игра идет не на равных: для снижения выбросов парниковых газов предприятиями, как и для их адаптации к меняющимся климатическим условиям, нужны длинные и сравнительно дешевые деньги, прежде всего валюта для импортного оборудования. Но санкции наших «партнеров» сильно ограничивают возможности получения Россией зарубежных кредитов и технологий — то, что в избытке имеют страны — лидеры «зеленой» гонки, в первую очередь Китай. Во-вторых, императивы ПС по разработке и реализации стратегии с низким уровнем выбросов парниковых газов ставят перед нашей страной жесткие временные рамки выработки национальной климатической стратегии, не ущемляющей целей нашего внутреннего социально-экономического развития. И формирования линий защиты от введения наднациональных механизмов так или иначе понимаемого климатического контроля, способных ущемить наши интересы.
Раньше дедлайна
Поставив свою подпись под главной климатической хартией мира в апреле 2016 года, Россия разумно взяла паузу для взвешивания плюсов и минусов своего участия. Критическая масса ратифицировавших соглашение стран, необходимая для вступления ПС в силу, сформировалась уже в октябре 2016-го, после законодательного подтверждения участия двух главных парниковых «загрязнителей» планеты — Китая и США. Кавычки здесь не для того, чтобы позлить экоактивистку Грету Тунберг (надеемся, ее кукловоды переведут эту статью), а чтобы напомнить доброму читателю: основной вклад в формирование парникового эффекта на Земле вносят облака (почти половина) и водяной пар (около четверти), а главный парниковый газ, к которому причастна хозяйственная деятельность человека, — углекислый газ (СО2) — это не отравляющее вещество, не отходы и загрязнения, а естественная составляющая атмосферы Земли, продукт функционирования биосферы нашей планеты (подробнее см. «Сказки Парижского леса», «Эксперт» № 26 за 2017 год).
Характерно, что Дональд Трамп, трезво оценив, в какое Зазеркалье втянул его страну подписавший и протащивший поверх оппозиционного Сената присоединение к ПС США Барак Обама, заявил летом 2017 года о выходе Америки из соглашения. Процедура займет четыре года, что, впрочем, не помешает Парижскому пакту вступить в силу в 2020 году. Решение Трампа, заметим, не было прецедентным: в 2001 году президент Джордж Буш-младший сходным образом вывел США из Киотского протокола.
Именно конец 2020 года был процедурным дедлайном для ратификации ПС законодателями стран-подписантов. Россия заранее анонсировала контрольным сроком принятия решения 2019 год. В июле нынешнего года Минприроды внесло в правительство законопроект о ратификации ПС. А в прошлый понедельник глава правительства Дмитрий Медведев на совещании с членами кабинета министров заявил о принятии постановления о присоединении России к Парижскому соглашению. Как поясняется на сайте правительства, «соглашение не содержит предусмотренных российским законодательством оснований для ратификации. В соответствии с ФЗ “О международных договорах Российской Федерации” согласие России на обязательность для нее Парижского соглашения выражается в форме его принятия. Подписанным постановлением принято такое решение».
Неожиданный обход Думы в принятии важного государственного решения кажется спорным. Мотив угадывается: хотя Дума в нынешней кондиции далеко не Линия Мажино, но обойти ее, вероятно, было решено потому, что ложка дорога к обеду — слушания в комитетах обеих палат, а то вдруг и вынесение вопроса на пленарку рисковало испортить сюрприз — эффектное в международном пиар-пространстве объявление о присоединении РФ к ПС на проходившем на прошлой неделе в Нью-Йорке Саммите ООН по климату.
Содержательные соображения, почему Думу в утверждении столь важного вопроса обходить не стоило, видимо, показались правительству менее значимыми. Хотя в итоге вышло диковато. Веер федеральных законов, которые будут обсуждаться Думой «во исполнение Парижа», ее никак не минуют, а базовый документ, дающий им право на жизнь, спускается сверху, как данность.
«Логичнее было бы подождать с решением о присоединении к ПС хотя бы до января 2020 года, — считает Борис Порфирьев. — Дело в том, что в декабре в столице Чили Сантьяго пройдет очередная ежегодная Конференция сторон Рамочной конвенции ООН по климату, где будут обсуждаться новации наднационального углеродного регулирования, в частности механизм купирования накопленного объема выбросов. Имело бы смысл дождаться решений этого саммита и на их основе, возможно, уточнить условия присоединения России к соглашению».
Впрочем, хватит процедурных придирок. Давайте разбираться, к чему именно Россия присоединилась и на каких условиях.
Дискриминация русских берез
Умещающееся на одной страничке постановление правительства № 1228 от 21.09.2019 «О принятии Парижского соглашения» содержит три оговорки, фиксирующие условия членства нашей страны в климатическом клубе.
Первая (пожалеем читателей и не будем воспроизводить зубодробительный бюрократический оригинал) сводится к тому, что Россия хотя и признает значимость являющегося частью ПС механизма финансовой поддержки развивающихся стран в их климатической политике, но не обязана в нем участвовать как страна, в терминах ПС не относящаяся к развитым. Зачем было прописывать эту самоочевидную по действующим положениям ПС оговорку, не вполне понятно. «Сегодня Россия оказывает некоторое финансовое содействие в части климатической политики странам ЕвразЭС. Возможно, теперь мы сможем демонстрировать партнерам по ПС эту поддержку как перевыполнение своих формальных обязательств по Парижскому пакту», — предположил Борис Порфирьев.
Вторая оговорка звучит так: «РФ исходит из важности сохранения и увеличения поглощающей способности лесов и иных экосистем, а также необходимости ее максимально возможного учета, в том числе при реализации механизма соглашения». Это условие уже было закреплено при подписании Россией Соглашения в апреле 2016 года, но важность данного пункта делает повтор оправданным.
Дело в том, что российские леса в международных климатических документах выступают пока что своего рода париями — их реальная способность поглощать углекислоту существенно недооценивается. Официальная методика Минприроды, разработанная в соответствии с рекомендациями Межправительственной группы экспертов по изменению климата, по мнению многих российских специалистов, сильно занижает эту способность, а также вообще не учитывает близкие к лесам по поглощающей способности природные площади, так называемые биомы, в частности торфяные болота и тундру.
Подробный разбор того, как и почему этот абсурд стал возможным, мы делали в материале «Идите вы лесом» в № 43 за 2017 год. С тех пор мало что изменилось: и на сегодняшний день поглощающая способность, которую можно зачесть при оценке чистого «парникового вклада» в глобальный баланс ПГ, в пересчете на единицу площади оказывается в три раза ниже, чем в США, и в два раза ниже, чем в Финляндии и Швеции, и почти на порядок ниже, чем в Германии.
Очередная декларация о необходимости максимально возможного учета поглощающей способности лесов и добавление «иных экосистем», безусловно, уместна. Однако хотелось бы, чтобы в этой декларации было специально подчеркнуто, что речь идет именно о российских лесах и экосистемах, а не о таковых вообще; а также, чтобы дело продвинулось дальше деклараций и мы, наконец, для начала подправили свою национальную методику.
Третий пункт постановления указывает, что «Российская Федерация считает неприемлемым использование соглашения и его механизмов как инструмента создания барьеров для устойчивого социально-экономического развития сторон конвенции». Тоже, казалось бы, абсолютно естественная и важная оговорка. «Речь идет о том, что соглашение недопустимо использовать в качестве основания для введения нетарифных барьеров в международной торговле или любых иных формах, ущемляющих экономические интересы участников пакта, — поясняет Борис Порфирьев. — Эту оговорку также можно будет использовать и для защиты России от неприемлемых для нас инициатив в рамках ПС, например от широко обсуждаемой сегодня идеи введения наднационального углеродного налогообложения. Хотя, безусловно, надо отдавать себе отчет, что эта защита сугубо формальная. Проводя аналогию с ВТО, напомним, что членство в этой организации никак не помешало США ввести санкции против России или развязать торговую войну с Китаем».
Наши обязательства
Текст соглашения, в отличие от Киотского протокола, не содержит численных обязательств по сокращению выбросов парниковых газов. Установлено лишь, что стороны соглашения должны приложить все усилия для сдерживания роста глобальной средней температуры в пределах двух градусов Цельсия от доиндустриального уровня (стараясь не превысить потолок в полтора градуса), разработать долгосрочные стратегии низкоуглеродного развития, включая планы адаптации экономики к глобальному потеплению (эту работу у нас уже начал МЭР).
Комментируя по горячим следам решение России, специальный представитель президента РФ по вопросам климата Руслан Эдельгериев излучал спокойствие: «Вот пришло время присоединения, мы присоединились к Парижскому соглашению. Прежде чем мы что-то будем делать, мы, безусловно, все взвесим и просчитаем». Отвечая на вопрос, что происходит в России в отношении перехода на альтернативные источники энергии, Эдельгериев заявил: «Все идет своим чередом, и даже не нужно ничего подгонять: каждая ниша будет заполнена и всему свое время».
Впрочем, партнеры России по ПС вряд ли дадут ей возможность развивать ВИЭ комфортным темпом. Дело в том, что соглашением предусмотрен регулярный, с частотой в пятилетие, мониторинг заявленных национальных целей и их пересмотр в сторону ужесточения, что означает гонку за все новые и новые обязательства и самоограничения. На саммите в Нью-Йорке делегации буквально соревновались друг с другом в климатических инициативах. Так, 66 стран, 10 регионов, 102 города и 93 фирмы обязались стать углеродно нейтральными, то есть принимать меры по полной компенсации выбросов CO2.
Пока что Россия придерживается своего старого обязательства, перекочевавшего еще из Киотского протокола 1994 года, первую часть которого подтвердил президентский указ № 752 2013 года. Речь идет о сокращении объема выбросов парниковых газов к 2020 году до 75% от уровня 1990 года (вторая часть «киотского» обязательства — к 2030 году уложиться в потолок 70% к уровню 1990 года — в Указе уже не фигурирует). Деиндустриализация 1990-х годов привела к образованию существенной «форы» по выбросам: на минимуме Россия показала объем эмиссии 58% от уровня 1990 года. Достигнутое снижение (до 2014 года) энергоемкости ВВП, вялый экономический рост также не способствовали заметному увеличению эмиссии СО2: сегодня мы находимся на отметке 61% уровня 1990 года. Таким образом, единственное пока взятое нами на себя количественное обязательство по выбросам парниковых газов не является в настоящий момент ограничением экономического роста. Но одновременно наличие значительной форы никак не стимулирует нас соответствующие выбросы ограничивать. В этом смысле практически неизбежны попытки внутри ПС наши обязательства по ограничению выбросов ПГ ужесточить.
Английская поговорка гласит: если вы не за столом, то вы в меню. Но нахождение за столом вовсе не гарантирует того, что вас не будут пытаться схарчить ваши соседи по пирушке. Какие приемы могут использоваться в климатическом ринге, мы уже знаем. Скажем, России так и не удалось монетизировать нашу экономию выбросов в 1990-е годы. Правила Киотского протокола (КП) решили переписать прямо по ходу пьесы. На проходившей в столице Катара Дохе в 2012 году очередной Конференции сторон Рамочной конвенции ООН об изменении климата (РКИК) на второй период действия КП (2013–2019) не были включены сэкономленные квоты на выброс парниковых газов, большая часть которых в объеме около 8 млрд тонн принадлежала России. Кроме того, каждая страна ОЭСР подписала отказ от приобретения сокращения выбросов, достигнутых в первый период КП. А российскому представителю Олегу Шаманову просто не дали слово для выступления в Дохе.
В знак протеста против ущемляющих наши интересы инициатив Россия объявила себя в 2012 году свободной от обязательств по КП. Мы даже не хлопнули дверью — российский документ о присоединении к КП предусматривал такую возможность.
Углеродный самострел
Одним из документов во исполнение решения о подписании Россией ПС в апреле 2016 года стал законопроект о регулировании выбросов парниковых газов. Документ предполагает введение обязательной углеродной отчетности для крупных эмитентов, а также возможность введения прочих мер регулирования выбросов на выбор правительства. Среди обсуждаемых опций есть и углеродный налог, стыдливо именуемый углеродным сбором за превышение нормативно установленного уровня выбросов. Что интересно, администрировать этот сбор предлагает само Минэкономразвития, а средства от него направлять не в ФНС или Минфин, а в особый фонд при МЭР. Хотя сама эта идея противоречит как минимум Бюджетному кодексу.
Но гораздо серьезнее формальных придирок экономические риски, так как углеродный оброк (неважно, налог или сбор) ляжет тяжелым бременем на электро- и теплоэнергетику, нефте-, газо- и угледобычу, АПК, металлургию, производство удобрений и цемента. Согласно расчетам Института проблем естественных монополий, выполненным для условий 2015 года, ввод в стране углеродного сбора в размере 15 долларов за тонну эквивалента СО2 обойдется отечественной промышленности в 42 млрд долларов, или более 3% ВВП. Понятно, что производители будут стараться переложить дополнительные издержки на потребителей, сначала на своих, включая промышленных, те — на своих; в итоге цепочка быстро и неизбежно доберется до карманов обычных граждан. Удорожание электричества, тепла, бензина, квартир и продуктов получит новый импульс. Готовы ли россияне побороться за климат не абстрактно, а конкретно, скинувшись на меры, которые диктуются прежде всего международным экологическим сообществом, или же, следуя новой парижской моде, наденут «желтые жилеты»? Ответ отнюдь не очевиден.
Альтернативная идея, поддерживамая в том числе многими депутатами Думы, — использовать пряник, а не кнут, запустив механизм внутрироссийской торговли квотами на выброс ПГ. Тогда предприятия — передовики энергосбережения смогут монетизировать свое преимущество, продав квоты тем компаниям, кто запаздывает с «углеродосберегающей» модернизацией.
Сместить акценты
«Разрабатывая климатическую политику, России разумно делать ставку на адекватный учет поглощающей способности леса и прочих экосистем нашей страны и особенно на разработку и реализацию эффективного плана и мер адаптации к изменению климата, — убежден Борис Порфирьев из ИНП РАН. — Речь идет обо всем комплексе научных, организационных, экономических и технологических мер по повышению действенности защиты и устойчивости населения и хозяйственных объектов к изменению климата, включая развитие систем оповещения и мониторинга, экстренной медицины, пожароохраны, в том числе лесной, разработку засухоустойчивых семян и капельного орошения, противоэрозийных мероприятий и так далее. Россия вполне может выйти на передовые позиции в мире в области поглощения ПГ и адаптации».
Что касается стратегии сокращения выбросов, приоритет, по мнению Бориса Порфирьева, должен отдаваться двум направлениям. Это повышение энергоэффективности, прежде всего в жилищном строительстве и ЖКХ, на базе модернизации и внедрения наилучших доступных технологий. И снижение опасных и вредных эмиссий, включая содержащие углерод вещества, что позволит не только сберечь самое ценное — жизнь и здоровье людей, но и существенно сократить выбросы парниковых газов.
Символ «зеленого» хайпа
Выступление Греты Тунберг на Климатическом саммите в Нью-Йорке привлекло к ней внимание россиян. Но в Европе она известна уже давно — после ее выступления на форуме в Давосе. Тогда она обвинила присутствующих в том, что их жажда наживы препятствует борьбе с глобальным потеплением. «Я хочу, чтобы вы запаниковали. Чтобы вы испытали тот страх, который я испытываю каждый день» — так закончила свою речь активистка.
По официальной версии, за Гретой никто не стоит. Девочку уже в младших классах впечатлили рассказы учителей о грядущих экологических бедствиях, и 20 августа 2018 года, вместо того чтобы пойти в школу, она отправилась к шведскому парламенту с транспарантом «Климатическая забастовка». Многие недели на нее никто не обращал внимания. А затем все вдруг закрутилось, и к ее забастовке стали присоединяться школьники не только в Швеции, но и по всему миру.
Однако недоброжелатели Греты быстро откопали нестыковки. Оказалось, что уже в первый день забастовки о ней написал пост в фейсбуке (соцсеть признана в РФ экстремистской и запрещена) Ингмар Рентцхог, основатель экологического стартапа We don’t have time. В тот же день на сайте крупнейшей шведской газеты Aftonbladet появились заметка и видеорепортаж о Грете. Двадцать четвертого августа вышла книга ее родителей — о том, как дочери, Грета и Беата, повлияли на их восприятие экологии. Потом выяснилось, что среди других основателей We don’t have time есть дети шведского миллиардера Свена Олафа Перссона, а одна из его дочерей еще и наняла Рентцхога в качестве президента в свой аналитический центр Global Unmaning. Сам Ингмар Ренцхог успел после раскрутки активистки вставить ее имя в проспект проекта, который принес ему миллион долларов. Он, конечно, извинился, что не поставил об этом в известность ни Грету, ни ее семью, однако уверенность недоброжелателей в том, что активистка — проект представителей «зеленого капитализма», только укрепилась.
Игорь Алабужин
ТАСС
Хочешь стать одним из более 100 000 пользователей, кто регулярно использует kiozk для получения новых знаний?
Не упусти главного с нашим telegram-каналом: https://kiozk.ru/s/voyrl