Няня
Еда с Алексеем Зиминым
Наше знание о мире и его истории регулируются самообманом. Особенно это касается прошлого: в нем каждый волен видеть то, что ему удобнее. Что-то чрезвычайно хорошее или, наоборот, ужас без конца.
Про будущее, впрочем, можно сказать то же самое. Правда, его все-таки пока не было, и это позволяет существовать надежде. На прошлое надежды нет, хотя многие и стараются разглядеть ее именно там, на дне могилы. Six feet under, как говорят англичане.
Единственная среда, где прошлое по-прежнему живо,— это язык. Слова, образы, грамматические конструкции хранят память о былом лучше учебников истории и архитектурных сводов. В определенном смысле язык — это и есть время, и куда точнее измерять его в неправильных глаголах, а не минутах или веках. Язык, разумеется, оставляет массу вариантов для трактовок, но это территория свободы и метафоры, а не вранья, как история. Слова сами по себе никогда не врут, даже если понимаются прямо противоположно.
Есть такое древнеславянское блюдо «няня», родственное шотландскому хаггису. В грубом описании это желудок домашней скотины, фаршированный требухой в смеси с крупой. Статья в «Википедии» обходит этимологию няни стороной, но в выдаче Google можно найти выступление на лингвистической конференции, посвященной 150-летию академика В.В. Бартольда, где автор многословно расследует возможные корни няни, но в итоге опускает руки и не приходит ни к какому определенному выводу.