«Время никогда не бывает свободным»: последнее интервью президента Пушкинского музея Ирины Антоновой
Президент Пушкинского музея Ирина Антонова умерла в возрасте 98 лет. Она была бессменным директором музея больше 50 лет — с 1961 по 2013 год. Forbes Woman публикует интервью, которое Ирина Александровна дала изданию незадолго до смерти, но по состоянию здоровья не успела заверить. C разрешения музея редакция публикует текст этого разговора
10 апреля президент ГМИИ им. А.С. Пушкина Ирина Антонова отметила юбилей — 75 лет работы в музее. Она посвятила Пушкинскому музею свою жизнь и стала его символом, очевидцем и инициатором многих исторических событий, происходивших в музее, и определивших ход развития культуры страны, начиная с подготовки первой послевоенной выставки весной 1955 года — сокровищ Дрезденской галереи. Коллекция саксонских курфюрстов, вывезенная в 1945 году из Германии, была отреставрирована в Пушкинском: «Сикстинская мадонна» Рафаэля, «Спящая Венера» Джорджоне, Рубенс, Вермеер, Тициан, ван Эйк, Дюрер, Рембрандт. За пару летних месяцев выставку посмотрели 1,2 млн зрителей (ретроспективу Валентина Серова в Третьяковской галерее на Крымском валу в 2016 году за четыре месяца посетили 400 000 человек). В 1955 году во время выставки Пушкинский работал с 7.30 утра до 11 вечера без выходных.
— Ирина Александровна, как возникла выставка Дрезденской галереи?
— Мы стали срочно готовить выставку, когда стало известно, что работы возвращаются в Дрезден. Конечно, все были возмущены. И я была против. Но, оказавшись спустя несколько лет в Дрездене, я смогла посмотреть на эту ситуацию по-другому. Я поняла, что Дрезденская галерея — это и есть Дрезден. Дрезден без галереи, все равно что Париж без Лувра. Так что решение вернуть коллекцию — удивительный по смелости, по широте мышления, великодушию поступок. Хотя люди, принимавшие это решение, не были ни великодушными, ни широкомыслящими, они руководствовались своими прагматичными соображениями.
Но меня неприятно удивило, как плохо, примитивно повели себя коллеги из Дрезденской галереи. В 1956 году, когда музей открылся для публики, при входе разместили маленькую, сантиметров 30, металлическую табличку с упоминанием, что коллекцию вернул СССР. А через несколько лет табличку сняли. Я считаю, это подлый, недостойный поступок.
В Москве выставка Дрезденской галереи воспринималась как откровение. Жажда великого искусства была огромна. Ведь в войну все музеи были закрыты. Выставка занимала два этажа. Те, кто приходил с утра — люди стояли днем и ночью, спали прямо в очереди, на каких-то ящиках, знакомились, влюблялись за это время — проводили в музее весь день. Только потом мы догадались, что нужно ограничивать посетителей по времени, и организовали трехчасовые сеансы. Приходили те, кто знал искусство, соскучился по нему. Но было очень много молодежи, кто никогда не видел и не знал ничего подобного. Для многих из них это было судьбоносное открытие. Я знаю многих из тех, кто тогда впервые пришел в музей совсем молодыми людьми, — очередь в Пушкинский весной 1955 года — самая веселая очередь в музей в мире, — увиденная своими глазами «Сикстинская мадонны» произвела впечатление такой силы, что во многом определила их жизни.