Боль расставания
Прогрессирующий и болезненный эндометриоз вынудил 31‑летнюю актрису и режиссера Лину Данэм решиться на удаление матки. Врачи были против, но Лина настояла на операции. И рассказала Glamour почему.
«Хм, у вас пониженное давление. Давайте измерим его снова через полчаса. Вы случайно не беременны? А, стоп, конечно, нет. Вам же недавно удалили матку». Медсестра сконфуженно хмурится, ловко управляясь с приготовленными для меня антикоагулянтами — кроворазжижающими препаратами, после укола которых на животе остаются созвездия из синяков. Я спокойна — уже привыкла к вопросам медиков о моей фертильности. Обычно на такие реплики реагирую отрепетированными шутками, чтобы врачам не было неловко напоминать молодой женщине о том, чего у нее никогда не будет.
Вечером накануне дня операции по удалению матки я лежу на кровати в больничной палате, прижимая колени к груди и вцепившись в плюшевого мишку. Суровая медсестра модельной внешности по моей просьбе гуглит ответы на самые нелепые вопросы о предстоящем: что врачи будут делать с маткой, которую скоро удалят, какой она будет формы, случится ли у меня какой-нибудь гормональный выброс — вроде жуткого ПМС, но без месячных? Еще я прошу ее погуглить, что будет с моими яичниками и успею ли я заморозить яйцеклетки до того, как наступит преждевременная менопауза.
На самом деле я никогда не сомневалась в том, что однажды стану матерью. В детстве засовывала под рубашку кучу белья и, довольная, разгуливала по гостиной. Позже, надевая силиконовый живот для роли в своем сериале «Девочки», гладила его с такой естественной легкостью, что даже суровые парни из съемочной группы начинали относиться ко мне бережнее и нежнее. Беременность всегда казалась мне прекрасным естественным состоянием. Но я знала и кое-что еще. И знала это так же хорошо, как и то, что хочу ребенка: с моей маткой определенно что-то не так.
Я боролась с эндометриозом почти десять лет, перенесла девять операций, но ни один врач никогда не говорил напрямую, что моя матка бракованная. Да, они говорили, что у меня есть предрасположенность к выкидышам, что мне не нужно тянуть с беременностью и все такое. А иногда после очередного вагинального УЗИ (я прошла их более сорока) доктора ахали: «Посмотрите на эти фолликулы! Будьте бдительны, иначе в ближайшие дни есть риск забеременеть!» Я вежливо улыбалась, но сама совершенно четко осознавала: внутри меня — черная дыра, пустое пространство. И это все, что я когда-либо смогу увидеть на УЗИ.
В августе 2017‑го мой эндометриоз становится особенно болезненным. И до ноября я пытаюсь научиться жить с новым уровнем боли. Это превращается в мою вторую работу — я хожу на терапию тазового дна, на массаж, на болеутоляющие процедуры, цветотерапию, иглоукалывание, йогу и даже совершаю единичный (и ужасающий) визит к специалисту по вагинальному массажу. Да, я решительно настроена перехитрить организм. Но счет явно не в мою пользу. В какой-то момент, окончательно измученная болью, я спрашиваю врача, стоит ли мне подумать об удалении матки. «Поживем — увидим», — отвечает врач. Через два дня (всегда считала этот срок достаточным для того, чтобы и пожить, и увидеть) я снова иду в больницу и объявляю, что не уйду, пока они не избавят меня от боли и заодно от матки. Нет, правда, просто выньте ее из меня! Я серьезно!