Тайна Ивана Павлова
26 сентября исполняется 175 лет со дня рождения Ивана Петровича Павлова – крупнейшего физиолога своего времени, первого российского лауреата Нобелевской премии и, вероятно, самого известного в мире русского ученого (по крайней мере, в области естественных наук). В нашей стране фигура Павлова стала культовой еще при его жизни и остается таковой по сей день. Но и в мире имя и образ Павлова продолжают жить не только в науке (без упоминания его имени и хотя бы краткого изложения его открытий не обходится ни один учебник по психологии и наукам о поведении): Павлов, его собаки и введенные им понятия стали предметом массовой культуры – вплоть до карикатур и анекдотов.
О Павлове, о его жизненном пути и о том, как он пришел к главному открытию в своей жизни – условным рефлексам, – написано очень много. Правда, практически вся повествующая об этом литература написана в советское время, когда учение Павлова о высшей нервной деятельности было включено в официальный идеологический канон (в роли этакого «вице-марксизма по вопросам физиологии мозга») и признано единственно научным. В силу этого в повествованиях о работах Павлова отсутствует не только сколько-нибудь критический взгляд на них, но даже попытки рассмотреть их в контексте всей науки о поведении в целом, их связи и взаимоотношения с другими концепциями и направлениями (особенно современными им и более поздними). Основной упор делается на последовательно-материалистический характер павловских теорий и их противостояние религиозным и «реакционно-идеалистическим» представлениям о душе. Эта литература создает впечатление, что в пределах научного подхода у павловской теории нет и не может быть ни оппонентов, ни альтернатив. В постсоветские десятилетия к этому апологетическому взгляду добавились разве что публикации, подробно рассказывающие о, мягко говоря, неоднозначном отношении самого Павлова к тому политическому режиму, который сделал из него икону.
Разумеется, в рамках журнальной статьи невозможно дать всестороннюю оценку роли Павлова и его школы в истории наук о мозге и поведении. Моя задача скромнее – рассказать о тех аспектах научной биографии Ивана Петровича, которые обычно остаются за кадром «житийной» и научно-популярной литературы.
Освобождение от сознания
Для начала зададимся вопросом: а почему открытие Павлова вызвало такой восторг у научного сообщества? И кто именно им восторгался?
То, что животные способны к обучению, было известно задолго не только до Павлова, но и вообще до становления научного естествознания. Испокон веков люди успешно обучали различным навыкам собак, лошадей, ручных медведей и ловчих птиц. Строго говоря, Павлов не был даже первым, кто занялся экспериментальным исследованием процесса научения – хотя американец Эдвард Торндайк опередил его в этом буквально на считаные годы.
Но и древние практики дрессировки и опыты Торндайка имели целью формирование двигательных навыков – т. е. определенных комплексов произвольных движений. Они не давали никакого намека на то, какие нейрофизиологические структуры реализуют соответствующее поведение.
Павлов же натолкнулся на феномен адаптивных изменений (т. е. обучения), изучая явления «телесной автоматики » – выделение желудочного сока и слюны. Эти функции у человека не только не требуют участия сознания, но и недоступны (как тогда полагали – абсолютно) для его вмешательства (в отличие, скажем, от дыхания – которое тоже может выполняться без участия сознания, но при этом сознание всегда может взять управление им на себя). Они даже не отражаются в сознании: человек не чувствует непосредственно работу слюнных желез, он ощущает только, что рот наполняется слюной; о выделении желудочного сока он не может судить даже по косвенным признакам. И вот оказалось, что эти автономные процессы вовлекаются в обучение едва ли не еще легче, чем произвольные движения!
Такой результат и сам по себе был сенсационным. Но он еще и попал на исключительно благодатную почву. Дело в том, что именно в те годы, когда Павлов открыл явление условного рефлекса и начал исследовать его во всех аспектах, по другую сторону Атлантики с легкой руки Торндайка бурно развивалось новое научное направление – сравнительная психология. Одним из его фундаментальных положений был единый подход к изучению психики человека и животных. Но весь арсенал методов тогдашней психологии был так или иначе завязан на сознание и возможность речевого контакта с объектом исследования – что в случае с животными было, разумеется, невозможно. В поисках выхода из этого противоречия сравнительные психологи все больше склонялись к идее независимости поведения от сознания.
И вот тут данные Павлова оказали им неоценимую помощь. В самом деле, если центры регуляции вегетативных функций могут обучаться и изменять свою работу вне всякой связи с сознанием – так, может, и вообще все поведение (как животных, так и человека) регулируется в таком же автоматическом режиме, а сознание лишь пассивно отражает некоторые моменты этой регуляции? И, стало быть, исключив из анализа поведения субъективную сторону, мы ничего не теряем? Тем более, что взамен шатких и субъективных психологических интерпретаций работы Павлова подводили под исследования поведения солидную физиологическую базу, основанную на почтенной идее рефлекса.
Американские экспериментальные психологи сыграли роль своеобразного усилителя, посредством которого идеи Павлова стали широко известны в мировом психологическом сообществе (именно психологическом – в мире физиологов Павлов был прекрасно известен задолго до того, как занялся условными рефлексами). Впрочем, и в Европе они были восприняты весьма благожелательно – в это время в кругах ученых, так или иначе соприкасавшихся с вопросами поведения животных, набирала силу идея «объективизации » используемого в этой области понятийного аппарата, т. е. отказа от психологических терминов и описания поведения в строгих физиологических категориях.
Понятно, что открытия Павлова как нельзя лучше соответствовали этим ожиданиям. Тем более, что сам Павлов, полемизируя с попытками психологической интерпретации наблюдаемых им явлений, публиковал все новые свидетельства их независимости от субъективных переживаний. Так, в ответ на предположение, что слюноотделение у собаки вызвано приятным предвкушением еды или чувством благодарности к человеку-кормильцу, Павлов приводил парадоксальный опыт своей сотрудницы Марии Ерофеевой: перед кормлением на лапу собаки подавали электрический ток – не травмирующий, но определенно болезненный. Собака повизгивала от боли, а из канюли между тем исправно капала слюна.
Надо сказать, что сам Павлов никогда – даже в период наибольшей увлеченности своим открытием и максимальных ожиданий от него – не утверждал, что такой подход позволит, выражаясь языком того времени, «свести всю психику на физиологию» – описать и осмыслить в чисто физиологических понятиях все проявления психической жизни. По его словам, речь шла лишь об освобождении физиологии от «крайне вредной» концептуальной зависимости от психологии. В открытом им феномене он видел прежде всего инструмент для будущих исследований мозга и мозговых механизмов поведения – причем изучения строго объективными естественнонаучными методами. Что же касается собственно психики, то здесь позиция Павлова была довольно сдержанной и взвешенной: вопрос о соответствии физиологических и психических феноменов, безусловно, интересен и важен, однако пока у физиологии нет методов для его решения; когда будут – тогда и займемся этим вопросом.