Мир до Александра. Путешествие начинается…
Благословенная Персия
Так попробуем последовать за Геродотом и перенестись за границы греческого мира – в Персидскую державу. Судя по сохранившемся до наших дней надписям, жители различных частей этой державы хорошо представляли себе, в какой стране они живут и кто ею правит. Как этого удалось добиться при том, что размеры империи были огромны, это является, «пожалуй, главной загадкой в истории Персидского царства», отмечает немецкий историк Ханс-Иоахим Герке в книге «Александр Великий» (H.-J. Gehrke. «Alexander der Grosse», 2013).
Известно, что сами правители вовсе не требовали того, чтобы в каждом городе и каждой деревне их почитали, как богов. Персидское царство вовсе не напоминало собой абсолютистские монархии Нового времени, хотя в эпоху Просвещения, начиная с «Персидских писем» (1721) Монтескье, это царство стало символом всего худшего, что только может быть при монархическом правлении.
Европейские философы и литераторы, стремясь иносказательно покритиковать собственную королевскую власть, нещадно высмеивали «персидские порядки», «восточную деспотию», «страну рабов и сатрапов». Так возник устойчивый образ страны, в которой нет места «ни началам правосудия, ни началам справедливости». И вот уже искусный иноземный врач, призванный жителями этой страны исцелить ее, выносит безрадостный политический приговор: «Ступайте прочь, несправедливые люди, […] у вас в душе яд, губительнее того, от которого вы хотите лечиться; вы недостойны занимать место на земле, ибо вы бесчеловечны и справедливость вам неведома; я бы оскорбил богов, которые наказывают вас, если бы стал препятствовать их справедливому гневу» (письмо XI).
На самом деле, Персидская держава в середине IV века до новой эры, в канун походов Александра Македонского, представляла собой, как признают современные историки, громадную «трайбалистскую федерацию» (Герке), субъектами которой были поглощенные ею народности, племена, мелкие исчезнувшие царства и даже полисы.
Жителям Египта или Месопотамии, древнейших культурных территорий, вошедших в состав Персидского царства, судя по тому, что мы знаем, также было безразлично, что ими правит теперь царь, пребывающий не в Мемфисе или Вавилоне, а в Персеполе. Безразлично, поскольку он не притеснял их, не ровнял с землей их города и не стремился обратить их в рабов. Они всё так же обрабатывали свои поля, занимались ремеслами, торговали, поклонялись своим богам и говорили и писали на своих родных языках. Подати же собирали любые правители во все времена, и персидские цари в этом отношении были ничуть не хуже фараонов.
Грубо говоря, если цари не мешали людям жить, как они привыкли, если у людей была работа, если они не умирали с голода и если их жрецы, которых они слушались, как гласа Божиего, не хулили этих царей, то людям, как подчеркивает Герке, «было всё равно, кто ими правит», ведь ими всегда кто-то правит, и если это персидский царь, то он не худший из правителей.
Греки дальнего плавания
Конечно, образованные греки – греческие философы, историки и политики – и, разумеется, царевич Александр, воспитанный одним из таких философов, гораздо лучше, чем простые крестьяне, были осведомлены о мире, лежавшем за пределами небольшого греческого мирка. Заслуга в этом именно Геродота, оставившего грандиозное описание ойкумены.
Греческие мореходы также прекрасно знали Средиземное море, разбирались в нем не хуже, чем автомобилист, следующий из города в город сообразно дорожным знакам. Мир греков ведь очень рано выплеснулся за пределы мелкого, как чаша, Пелопоннесского полуострова. Греки еще в доклассический период расселились по всему побережью Восточного Средиземноморья – колонизовали юг Италии и север Африки, Малую Азию и даже Причерноморье.
Капитаны греческих кораблей полагались в пути не только на свой опыт, но и на словесные карты – «периплы» (мы можем перевести теперь это слово как «маршрутизаторы»). В «периплах» было подробно описано всё, что должно встретиться морякам на пути, когда они будут плыть вдоль побережья: бухты, мели, удобные стоянки, места, где можно пополнить запасы питьевой воды. Следуя этим пометкам, словно нанизанным на нить Ариадны, которая затем неторопливо разматывалась, греческие моряки плавали и вдоль берегов Малой Азии, и близ побережья Египта. Фразы «периплов» служили, можно сказать, топонимическими обозначениями, которые не располагались одновременно в пространстве, как на современной географической карте, а постепенно разворачивались во времени. И моряки плыли от строки к строке подобно тому, как любители сегодняшних квестов идут от записки к записке…
Западное Средиземноморье греки знали гораздо хуже, ну а Геркулесовы столбы (нынешний Гибралтарский пролив) и вовсе были для них вратами в неведомое. За ними расстилался Океан. Если это и были врата, то обустроенные злыми демонами. Они обманывали всякого, кто посмеет в них проникнуть. Морякам, самонадеянно проплывшим сквозь эти врата, следовало оставить надежду на лучшее. Там кончался мир, и оттуда не возвращались.
Так же темны и неведомы для греков были области суши, что примыкали к этим вратам. Они мало что знали, например, про Иберийский полуостров. Эта загадочная область годилась лишь для того, чтобы населить ее фантастическими образами.
Время невров
Грекам вообще была неизвестна большая часть Европы. Это признавал и Геродот, сказавший: «Что же до самых отдаленных стран Европы, именно на западе, то я не могу сообщить о них ничего определенного» («История», кн. III, 115).
Гораздо лучше им были известны дикие области Балканского полуострова. Геродот, например, очень почтительно пишет о Дунае, называя его «самой большой из известных нам рек» («История», кн. IV, 48). Однако значительная часть Центральной Европы, весь север и почти вся Восточно-Европейская равнина в V веке до н. э. еще не существуют даже для греческих ученых. Эти области можно заселять кем угодно – прежде всего, героями смутных россказней – помещать туда «агафирсов, невров, андрофагов, меланхленов, гелонов, будинов» («История», кн. IV, 102). Там бродят «козлоногие люди» и недвижимо лежат «люди, которые спят шесть месяцев в году»