Козьма Прутков и Пробирная палатка русской литературы
Фрагмент книги «Золото в истории, культуре России» издательства «Русский мир». Проект книги получил грант Президента РФ в списке «Творческих проектов общенационального значения в области культуры и искусства». Выход (планируется) в ноябре 2025 г.
Недооцененная и (почти) не видимая миру заслуга Козьмы Пруткова удивительным образом связана c его «легендой», «прикрытием». Казалось, насмешливые аристократы, петербургские «великосветские шалопаи» граф Алексей Константинович Толстой и его двоюродные братья Алексей, Владимир и Александр Жемчужниковы могли своему «гомункулу» дать любую должность, в любом из министерств, департаментов обширной бюрократической пирамиды России. В реальной жизни Прутков был крепостным слугой в поместье Жемчужниковых, но безудержно веселые творцы сделали именно его – директором Пробирной Палаты Горного департамента Министерства финансов.
Штатной задачей Пробирных Палат Российской империи был «государственный контроль, надзор за производством, использованием и обращением драгоценных металлов…» и – совсем уже близко! – «…уничтожение на ювелирных и других изделиях из драгоценных металлов оттисков фальшивых пробирных клейм, именников1, изготовление пробирных реактивов по обращениям юридических лиц».
1. Именник — это уникальный оттиск на ювелирном изделии, содержащий информацию о его изготовителе, годе выпуска и пробирном надзоре.
И Козьма Прутков «надзирал» за русской поэзией (кстати – «Золотого века»!). Разбирал «ювелирные и другие изделия», то есть стихи, поэмы тогдашних стихотворцев, и почти буквально «уничтожал… фальшивые пробирные клейма», как уничтожил, например, поэтическую репутацию знаменитого о ту пору Владимира Бенедиктова. По правде говоря, «надзор» Козьмы Пруткова распространялся гораздо шире, тонкие, невероятно смешные пародии его создателей выявляли фальшь лирики или случайные провалы многих тогдашних поэтов.
Порой у Пруткова они названы прямо: Аполлон Григорьев, Фет, Полонский, Щербина… Иногда отмечены ремаркой «Будто из Гейне» – указание на целый легион переводчиков Гейне, заваливших полки книжных лавок. Чаще адресата пародий и не надо было указывать – российский читатель был догадлив, хотя вновь и вновь «покупался», «клевал» на блесну фальшивой лирики.
В итоге авторы Козьмы Пруткова в огромной мере поспособствовали формированию хорошего поэтического, литературного вкуса уже многих поколений. Но наиболее атакуемый Прутковым поэт позволит с весьма неожиданной стороны затронуть тему… золота. И хотя в гениальных пародиях «Шея», «Поездка в Кронштадт» и так сразу угадывалась «мишень», они всегда сопровождались «Посвящениями»: «Бенедиктову», «В память г. Бенедиктову», «Моему сослуживцу по Министерству финансов г. Бенедиктову».
Сослуживец был изрядный: Владимир Григорьевич Бенедиктов, секретарь самого министра финансов, графа Егора Францевича Канкрина, одного из героев этой книги, чья знаменитая реформа напрямую коснулась обращения золота в России.
Стихи Бенедиктова в 1830-х годах вдруг стали непонятным нынче образом – предметом настоящей мании. Попади в те годы популярный сегодняшний лексикон, Бенедиктова назвали бы «культовым поэтом». И это… страшно и смешно сказать, при жизни Пушкина!
Сборник стихотворений Бенедиктова диким тиражом 3000 экземпляров (подписка на пушкинский «Современник» – 600) вышел в 1835 году. Не только «массовый читатель» в восторге, Жуковский читал из него наизусть. Иван Сергеевич Тургенев ценил. Афанасий Фет, услыхав похвалы своего университетского преподавателя, побежал в книжную лавку:
«– Что стоит Бенедиктов? – спросил я приказчика.
– Пять рублей. Этот почище Пушкина-то будет.
Я заплатил деньги и бросился с книжкой домой, где целый вечер мы с Аполлоном Григорьевым с упоением завывали при ее чтении».
И адресаты «Во глубине сибирских руд храните гордое терпенье…» тоже были увлечены. «Откуда он взялся со своим зрелым талантом? У него, к счастью нашей настоящей литературы, мыслей побольше, нежели у Пушкина, а стихи звучат так же» (декабрист Николай Бестужев). Т. е. книжка стихов Бенедиктова долетела и до самых «сибирских руд» Забайкалья. Даже «неистовый Виссарион» сначала сдержанно похвалил «превосходного версификатора, удачного описателя», и только после полного разгрома от Козьмы Пруткова Белинский начал жестоко критиковать поэта из Минфина. Отчасти усилиями нашего Главкритика публика, наконец раскрывшая глаза, стала, наоборот, яростно поносить экс-кумира, позиционировала его как Сальери при Моцарте-Пушкине. В этом качестве Бенедиктов даже потеснил Булгарина. Тот хоть и враждовал с Александром Сергеевичем, но сам-то стихов не писал, так что… – Бенедиктов!
Литературовед Л. Я. Гинзбург прямо считает Бенедиктова прототипом Пруткова и отмечает: «Чуть ли не все дошедшие до нас характеристики Бенедиктова строятся на прямом или подразумеваемом противопоставлении „пламенного поэта“ „исполнительному чиновнику“».
Возможно, с некоторой оглядкой на карьеру Бенедиктова творцы повысили Козьму Пруткова, сделав его действительным статским советником. Это равный генерал-майору чиновник IV класса, обычно соответствовал должностям директоров департаментов, губернаторов, градоначальников, титуловался: «Ваше превосходительство». В скромной действительности в пробирной палате начальствовал служащий горного ведомства, чиновник IX класса…
Тут и стоит оценить всю меру гения графа Алексея Толстого и братьев Жемчужниковых. Это массовый читатель и критики средней руки запоздало обрушились на несчастного Владимира Григорьевича, злясь, похоже, на собственную прежнюю поэтическую тугоухость, но… сам-то Прутков, – ни словом ни жестом не хуля своего «сослуживца по Министерству финансов г. Бенедиктова», только выдавал нагора строки и строки пародий, которые… в общем-то были не совсем и пародии. Вот «Кудри» Бенедиктова:
Кудри девы-чародейки,
Кудри – блеск и аромат,
Кудри – кольца, струйки, змейки,
Кудри – шелковый каскад… и т. д.
У Козьмы Пруткова «Шея» (моему сослуживцу г-ну Бенедиктову):
Шея девы – наслажденье;
Шея – снег, змея, нарцисс;
Шея – ввысь порой стремленье;
Шея – склон порою вниз.
Шея – лебедь, шея – пава,
Шея – нежный стебелек;
Шея – радость, гордость, слава;
Шея – мрамора кусок!..
Назвав это «не совсем и пародиями», я имел в виду отличие от пародий нынешних, даже лучших образцов Александра Иванова, где в букете стилистически точно подобранных строк обязательно должна таиться одна – уничижительная. А шедевры Пруткова удивительны тем, что, сличая, сложно и различить: где оригинал, где пародия? (Как в бенедиктовском цикле, так и в серии «Будто из Гейне».) Здесь авторы Козьмы подошли к самой сути поэзии, недоступной объективным критериям. Можно написать