Керосиновая история
Светит, но не греет. Греет, но не светит
Жизнь в послевоенном социализме можно разделить на «до» и «после», «время керосина» и «время газа». В догазификационную эпоху еду готовили на керосинке, приборе, не утратившем связи со своей изначальностью, с очагом. Спички (кремень) – искра – фитиль – пламя. Огонь настраивался прокручиванием фитиля.
Керосинка давала и Хлеб, и Зрелище, а лучше, и понятнее – по-латыни Panem et Circenses (буквально – хлеба и цирковых представлений). За неимением телевизора и умного телефона мы довольствовались живой светящейся картинкой пламени в слюдяном оконце керосинки. Это каждодневное и не надоедающее, согласно ходячей максиме о бесконечном удовольствии, лицезрение огня чередовалось с другим зрелищем – просмотром диафильмов. Расположился диафильм между книгой и кино. От книги в нем архаическая докодексная форма иллюминированного свитка. От кино – светопись, то есть проекция освещенного изображения с пленки на экран. Кинораскадровка, но без оживления и говорящей картинки. Посмотрите рисунки Сергея Эйзенштейна к «Ивану Грозному». Чем не диафильм?
Думаю, Сергей Параджанов в поисках нового киноязыка сделал шаг назад: от динамики к статике, от кино к диафильму.
Пленка диафильма – целлулоидная, легкогорючая, мы скручивали ее в длинную палку, поджигали и огненным змеем отшвыривали подальше. Так огонь в нашем детстве роднил керосинку и диаскоп.