«Древние люди были гениальными»
Что такое неолитизация? Был ли культурный код у древних людей и как они его понимали? Что бы спросили археологи у человека, жившего девять тысяч лет назад? Становится ли человечество умнее? Об этом рассказывает Дмитрий Николаевич Еньшин, научный сотрудник сектора археологии и природных реконструкций Тюменского научного центра СО РАН.
«Знание – сила»: Дмитрий, в чем суть вашей нынешней работы?
Дмитрий Еньшин: Я возглавляю одну из наших экспедиций, она носит название «Мергенская археологическая экспедиция» по названию района, в котором мы работаем. Это территория Нижнего Приишимья – центральная часть лесостепной зоны Западной Сибири.
«ЗС»: Почему эта территория важна для исследований?
Д. Е.: Она находится на стыке нескольких культурно-географических областей. С одной стороны это Зауралье, восточные склоны Урала, совершенно особая территория, на которой складывалась своеобразная культура в период неолита. К востоку от нас – низменные территории: это Барабинская лесостепь, среднее Прииртышье. К югу от нас располагается лесостепная зона современного Казахстана, и это уже совершенно другой мир. К северу – тайга. Мы в долине Приишимья оказываемся на перекрестке этих путей, и он начинает функционировать с момента глобального освоения территорий в раннее неолитическое время.
«ЗС»: Что это такое – неолитизация?
Д. Е.: Это очень широкое понятие, которое изначально было применено к удаленным от нас территориям: современная Западная Азия, Ближний Восток, где зарождается, по принятой сегодня концепции, Европейская цивилизация будущего. Это неолитическая революция, где человечество впервые переходит от форм присваивающего хозяйства, общества охотников, собирателей, рыболовов к обществу земледельцев, скотоводов. Это гигантский шаг человечества, все равно что выход в космос.
«ЗС»: Люди стали созидателями?
Д. Е.: Да. И одним из маркеров этой революции становится изобретение первого искусственного материала – керамики. Люди перешли к оседлому образу жизни, им потребовались емкости, в которых можно было хранить новые виды продовольствия – в первую очередь зерно. Они изготовили первые глиняные сосуды, и появление гончарства – один из маркеров неолитической революции. На наших территориях в эпоху неолита не было производящего хозяйства, мы как раз этим и отличаемся, ресурс территории позволял успешно существовать древним коллективам охотой, рыболовством и собирательством. Глобального перехода от присваивающего к производящему хозяйству у нас не случилось.
«ЗС»: Каким же образом тогда вы видите этот переход?
Д. Е.: Этот переход у нас маркируется глобальными изменениями культуры человека: до этого он был мобильным охотником, который охотился на мамонтовую фауну – это носороги, мамонты, большерогие олени и т. д. Он постоянно перемещался за этими стадами, не имел стационарных поселков, все было легкое, простое. А именно в начале седьмого тысячелетия до н. э. мы видим, что появляются крупные стационарные поселки, человек становится более оседлым, он переходит к более производительным формам хозяйствования, в частности, появляется запорное рыболовство – это когда люди садятся на определенной территории, например, где есть определенная система – озеро-протока-река, и перекрывают в период нереста определенные участки – постройками, черпают оттуда рыбу.
«ЗС»: Как давно произошла эта революция?
Д. Е.: На нашей территории мы фиксируем ее порядка девяти тысяч лет назад, это седьмое тысячелетие до н. э.
«ЗС»: Что вдруг случилось с человеком? Почему его перестал устраивать прежний образ жизни?
Д. Е.: Мы фиксируем несколько причин, по которым здесь произошли изменения. В первую очередь – сюда приходят новые люди. Прежние, те, что жили здесь раньше, скорее всего, влились в новое общество, ассимилировались. Тогда на этой территории плотность населения была чрезвычайно низкой, им просто не за что было воевать. Всем хватало места и ресурсов.
«ЗС»: Почему и откуда они сюда пришли?
Д. Е.: Это главные вопросы неолитизации нашей территории, мы сейчас над ними работаем. По существующей, принятой гипотезе новые люди пришли с юга. Неолитизация требовала социальной перестройки общества: для того чтобы строить серьезные поселения, дома с площадью в 100 кв. м, сложной организации нужна была консолидация жителей на определенных мировоззренческих принципах. В этот период, помимо материальной культуры, происходит трансформация мировоззрения.
«ЗС»: Значит, для этих «новых людей» неолитизация прошла раньше – они просто пошли осваивать новые территории?
Д. Е.: Да, они пришли с этим неолитическим набором. Вернусь к вашему вопросу, почему это случилось. Они сюда пришли по двум причинам. Первое – это климатические изменения. В этот период на южных территориях, в частности, в Прикаспии, Приаралье начинаются колебания в сторону сначала увлажнения, заболачивания территорий, потом – опустынивания. Человек начинает искать более близкие и привычные ландшафтные и климатические условия и перемещаться.
Второй фактор – неолитическая революция привела к увеличению населения, его переизбытку. Эти люди начинают перемещаться и заявлять свое право на новые территории. И здесь важно, что они, как любое традиционное общество, эту территорию осваивают не только утилитарно, оформляя охотничьи угодья, выстраивая модель хозяйствования – они эту территорию делают своей при помощи определенных ритуальных действий и комплексов. Мы это видим на поселениях, фиксируем «строительные жертвы», которые при закладке построек посыпались охрой – природной краской, обмазывались глиной.
«ЗС»: А что за жертвы?
Д. Е.: И люди, и животные, и орудия труда.
«ЗС»: Каких людей решали приносить в жертву?
Д. Е.: Если пользоваться нашей терминологией, это две маргинальные категории общества: пожилые люди и младенцы. Почему я говорю «маргинальные»: в древних традиционных обществах старик – это тот человек, который уже «одной ногой» в потустороннем мире. Младенец до обряда инициации, примерно до 9—12 лет, еще представитель того мира. Две эти категории считаются связанными с потусторонним миром. И мы это видим в жертвах на наших поселениях. В частности, в одном из домов под центральным очагом найдено погребение старика, а на периферии похоронен младенец.
«ЗС»: С младенцем понятно, а что значит «старик» в те времена?
Д. Е.: Наши представления о старости, зрелости и юношестве совершенно не совпадают с теми, что царили в том обществе. Как вообще возраст определяется антропологами? У них есть своя система, свои маркеры, но когда сохранность костей усопшего не позволяет воспользоваться всем доступным набором половых признаков, основным индикатором становятся зубы и, в частности, степень их сточенности. В нашем случае было именно так. Старик – это от 35 до 40 лет. Мы находим такие жертвы, а в полу одного из домов была яма, в которую уложены поломанные орудия труда из кости и рога, гарпуны, наконечники стрел.
«ЗС»: Зачем их туда уложили?
Д. Е.: Они были преднамеренно поломаны. Это показал трасологический анализ под микроскопом. Все поломано, уложено, обмазано белой глиной и посыпано красной краской, которая символизировала кровь. Это обряды уже иного характера, чем жертвоприношения – скорее промысловая обрядность, чтобы общество имело успех в охоте, рыболовстве, что обеспечивало выживание древних коллективов. Есть и головы основного промыслового крупного животного – лосей, сложенные в жилище. Если брать Западную Сибирь, это, наверное, чуть ли не единственный памятник такого рода, где в культурных слоях сохраняются органические материалы – кость и рог.