«Жизнь на каторге несладка»: мемуары женщин, которые прошли через ГУЛАГ
Сотни тысяч женщин прошли через исправительно-трудовые лагеря во время СССР, проведя в них порой не один десяток лет. Зачастую их осуждали как «членов семьи изменника родины» после арестов отцов и мужей. Некоторые сохранили свои воспоминания о пережитых испытаниях в мемуарах. Forbes Woman рассказывает о пяти книгах женщин — заключенных сталинских лагерей.
Тамара Петкевич «Жизнь — сапожок непарный»
В 1937 году отца Тамары Петкевич, директора торфяного предприятия, арестовали и расстреляли как «врага народа». В 1943-м саму Тамару, которой тогда было 23 года, арестовали и обвинили по статье 58-10 (антисоветская агитация и пропаганда), приговорили к семи годам в исполнительно-трудовых лагерях и трем годам поражения в правах (запрет на участие в общественной и политической жизни, проживание в определенном месте без права выезда). Одновременно арестовали и ее мужа, чей отец также был осужден по политической статье. Петкевич отбывала срок в Джангиджирском женском лагере в Киргизской ССР, где занималась сельскохозяйственными работами, но большую часть заключения провела в лагере в Коми. В 1950-м Петкевич освободили, а еще спустя семь лет реабилитировали. Она вернулась в Ленинград, работала в Доме художественной самодеятельности. Оставшуюся жизнь Петкевич прожила в этом городе, где и умерла в 2017-м.
В лагере Тамара Петкевич сначала попала в бригаду, которая собирала срезанный на полях тростник и ставила его в «суслоны» (несколько снопов, поставленных в поле для просушки), а затем играла в лагерной театральной труппе. У нее не было актерского образования, ее зарекомендовали сами заключенные «как свою актрису»: «Я к тому времени выучила и прочла своим товарищам рассказ Елены Кононенко «Жена». Рассказ этот принес мне наш бригадир Гриша Батурин. Не знаю, что двигало этим простым, деревенским мужиком, когда он протянул мне обрывок газеты со словами: «Ты у нас интеллигентная, выучи», — писала Петкевич.
Для репетиций был отведен барак, вдоль которого стояли койки, а посередине — длинный стол. Барак был одновременно репетиционным помещением и общежитием для мужчин. Позднее Петкевич будет вспоминать, что лагерная труппа помогла ей выжить в заключении: «Мы, конечно, стеснялись своей более легкой участи артистов, но и мы в любую минуту могли оказаться на общих работах в результате чисток, которые проводились среди артистов время от времени».
В мемуарах Петкевич много пишет о женщинах. Среди дневальных, которые следили за поддержанием порядка и дисциплины, встречались женщины «домовитые и услужливые» — они искренне и по-матерински заботились о заключенных: «Раз Евгения Карловна заменила мне солому на сено, чтоб голове было удобнее, другой — припрятала для меня кипяток. Встречая с работы, восклицала: «Наконец-то!», — вспоминала Петкевич.
Как и все лагерные, разными были и «мамки» — так называли заключенных женщин с детьми. «Решимость иметь ребенка в лагере была одиночным восстанием женщин, противостоянием общественной силе, наловчившейся душить и отнимать и это — одно из неотъемлемых прав жизни. Кто выигрывал, а кто был бит в схватке жизнестойких сил с социальной жестокостью — выяснялось позже. Условия поединков были преступно неравны», — писала Петкевич.
Вспоминать о своей «принадлежности к женщинам» в лагерях было стыдно и «неправильно», надсмотрщицы постоянно твердили заключенным: «Забудьте, что вы женщина». Петкевич вспоминала, как этапированный поляк на руках оттаскивал ее от оголенных проводов: «В какое-то мгновение, когда Бенюш меня выносил, крепко прижав к себе, я почувствовала… вспомнила… у меня есть грудь… Это что-то напоминало… Я — женщина? Это — неловко, неудобно… Это не нужно… Я — «забыла»!»