Траектория невозврата
Как «Бег» Михаила Булгакова показал необратимость эмиграции
«Бег» — главная русская пьеса о безвозвратности истории, пьеса, в которой между возвращением и смертью поставлен знак полного равенства. Вернее, вся пьеса целиком, объясняет Ольга Федянина, этим знаком равенства и является.
«Бег» имеет подзаголовок «Восемь снов» — и в том, как эта пьеса является читателю или зрителю, тоже всегда есть что-то от сна. Все пронзительно и неточно: вроде бы видно и героев, и лейтмотивы, а что-то важное все равно выпадает из поля зрения. Оно, важное, из поля зрения убрано автором — главным образом в силу политической необходимости. Отчего, как это часто бывает, в тексте, и в литературном, и в сценическом, возникает метафизическая дыра.
Самый влиятельный театральный критик всех времени и народов товарищ Сталин, напомним, к пьесе Михаила Афанасьевича Булгакова «Бег» относился очень критично. И в своем неприятии даже противопоставлял ее другой пьесе того же автора, «Дни Турбиных», к которой относился более благосклонно. Соответственно, «Дни Турбиных» еще при его жизни в МХТ были сыграны более 1000 раз с неизменным успехом, а пьеса «Бег» была к постановке запрещена и впервые сыграна по иронии судьбы в Сталинградском драматическом театре в 1957 году, 30 лет спустя после своего написания.
Свое неприятие вождь подробно сформулировал в письме Владимиру Биллю-Белоцерковскому от 2 февраля 1929 года. Это довольно поразительное письмо, наводящее на самые разнообразные размышления и ассоциации и вызывающее невольное уважение перед уровнем преподавания демагогии в Тифлисской духовной семинарии. Оно хорошо известно, поэтому ограничимся ключевыми положениями.
«Бег», говорит Сталин, есть проявление попытки вызвать жалость, если не симпатию, к некоторым слоям антисоветской эмигрантщины,— стало быть, попытка оправдать или полуоправдать белогвардейское дело.
А вот о «Днях Турбиных»: основное впечатление, остающееся у зрителя от этой пьесы, есть впечатление, благоприятное для большевиков: «если даже такие люди, как Турбины, вынуждены сложить оружие и покориться воле народа, признав свое дело окончательно проигранным,— значит, большевики непобедимы».
То, что эффективный цензор отождествляет жалость к людям с симпатией к «делу», сегодня уже вряд ли кого-то удивит, но интересно другое. Проигрыш «белого дела» как раз в «Беге» признается совершенно безоговорочно.