Стоячее время
Вечная Румыния и новая румынская волна
Новая румынская волна появилась в ХХI веке и отменила «конец истории», превратив историю своей страны в своеобразную капсулу времени. Лучшие румынские режиссеры, кажется, подзаряжаются от этой капсулы, снова и снова исследуя законы эпохи Чаушеску и его «золотого века». Персонажи главных румынских режиссеров — Кристиана Мунджу, Кристи Пую, Корнелиу Порумбою и Раду Жуде — по-разному лгут, по-разному спешат и по-разному опаздывают, но живут они все среди бескрайних сорняков социалистического рая. Как будто эпоха румынского застоя никуда не делась, как будто нет другого уюта, кроме этих серых стен. Тут маленькие люди медленно проживают свои маленькие ненужные жизни. Тут уютно синеет, сереет, зеленеет, гниет повседневность. История не кончается, а длится и длится. Благословенная стабильность, непоколебимая логика застоя, красота докладных и поэтика отчетов.
Кристиан Мунджу: экономика
Один из самых известных фильмов румынской новой волны, если не самый известный румынский фильм вообще,— «4 месяца, 3 недели и 2 дня» Кристиана Мунджу, получивший в 2007 году «Золотую пальмовую ветвь» на Каннском кинофестивале. Это квинтэссенция румынского кино, фильм не просто о «маленьком человеке» посреди вязкой, серой социалистической реальности 1980-х, но о товарно-денежных отношениях периода застоя, о том, как весь мир оказывается общежитием, гостиницей, автобусом, в котором появился или вот-вот появится контролер. «4.3.2» фокусируется на студентке, которая ищет последовательно деньги, гостиницу, пачку «Кента», гладиолусы, врача, деньги, место, куда выкинуть абортированный плод; при этом все это нужно не ей. Беременна ее подруга, сама же она, заплатив за чужой аборт слишком дорого, просит «никогда больше об этом не вспоминать».
Мунджу подробно исследует экономику развитого социализма, эпохи, когда «еда была важнее денег и важнее свободы»,— идеальная формулировка из альманаха «Сказки золотого века», задуманного и собранного Мунджу из абсурдных и анекдотичных короткометражек. Он рассказывает реальные истории, известные каждому, кто жил в эпоху стабильности: о фотографии лидера, на которой одна шапка у лидера на голове, а другая в руках, или о карусели с партработниками, которую нельзя остановить. Со стороны это кажется смешным и абсурдным, изнутри это логичный, строгий, ясный, удобный мир, над которым смеяться могут лишь те, кто не катался на этой карусели. Что на что можно поменять, чем заплатить за работу, что отнимут, если ошибешься,— формулировка «товар—деньги—товар» в этом обществе не работает, тут важно найти правильных людей, узнать, какой именно товар им нужен, понять, на что ты готов пойти, если хочешь что-то получить.
Кристиан Мунджу почти в каждом своем фильме рассматривает, как ведет себя человек, который в отсутствие денег вынужден сам становиться товаром. Ту же самую историю Мунджу повторяет в «Выпускном», снятом через девять лет после «4.3.2»: отец хочет, чтобы дочь «пробилась в цивилизованный мир», сдала экзамен, уехала из Румынии. Для этого надо немножко наврать, кого-то подмазать, кого-то уговорить. Чем-то заплатить. Например, самим собой — как минимум собственной совестью.
Кристи Пую: этика
Пую, автор «Смерти господина Лазареску», почти в каждом фильме интересуется тем, как ведет себя человек, который в отсутствие воздуха вынужден умирать. Что происходит вокруг него, какие силы выносят его из этой жизни, какие силы тащат его обратно. Экономическая сторона дела интересует его гораздо меньше, хотя блок «Кента», который искала героиня «4 месяцев, 3 недель и 2 дней», появлялся и в раннем фильме Пую. В «Блоке "Кента" и пачке кофе» — коротком метре, в котором пожилой отец, двух лет не доработавший до пенсии, и преуспевающий сын обсуждали, как отцу устроиться на новую работу. Блок «Кента» и пачка «Лаваццо» — вот цена его новой работы; новые времена вроде бы наступили, но взятки остались прежними.
Пую прекрасно понимает, что новые времена — точно такие же, как старые, разве что цвета чуть ярче. Но основа мира остается той же: блок «Кента» и добрососедские отношения. Этот мир, не сильно измененный революцией, вызывает у героев Мунджу паническую атаку, у героев Пую скорее умиление, но суть одна: все их герои оттуда, из этого длящегося прошлого, которое притворяется настоящим.
«Смерть господина Лазареску», один из лучших фильмов новой румынской волны, рассказывает, по формулировке самого режиссера, «о тотальном одиночестве человека перед лицом смерти». Алкоголика, кошатника, никому не нужного больного старика. Время действия не так уж и важно, но перед нами, и это очевидно, дрожащее синеватое желе вечного застоя, вечной Румынии, в которой буква закона всегда важнее человека, коридоры всегда бесконечны и люди могут друг другу помочь, но не могут друг друга спасти. И никаких метафор: господин Лазареску умирает; нет, он не Лазарь, он не выйдет вон.
В более позднем фильме Пую, «Сьераневада», семья собирается на сороковины и никак не может начать застолье: и опять же автор не имел в виду, что народ никак не может похоронить саму эпоху «социалистического рая», сесть уже наконец за стол, наесться, погоревать, отпустить умершего. Румынское кино антиметафорично, все метафоры — в глазах смотрящего. Эта квартира времен развитого социализма, в которой доживают свои жизни стареющие конспирологи, диссиденты, обманщики, правдорубы,— это не метафора, а реальный мир, который так и не двинулся вперед, так и не смог избавиться от самого себя, так и остался «вечной Румынией», замкнутой, строгой, безжалостной. Нежной. Кто-то из персонажей «Сьераневады» спрашивал: что, если мы проморгали второе пришествие? Здесь не может быть второго пришествия: кто бы ни пришел, он так и будет топтаться в дверях.
Корнелиу Порумбою: грамматика
Для Корнелиу Порумбою в эпохе застоя самое важное, самое отталкивающее и самое душераздирающее — законы. Законы грамматики (немалая часть его шедеврального антитриллера «Полицейский, имя прилагательное» посвящена разбору частей речи). Законы истории. Футбольные правила. Уголовное и административное право.
Технически «Полицейский, имя прилагательное» — детектив о полицейском, расследующим дело о наркотиках, но на самом деле это история, вырастающая из официальных бумаг и Большого румынского словаря социалистических времен, история о том, как местоимение «я» или «он» теряется в толпе прилагательных. Больше всего режиссера интересует, может ли нравственный закон внутри нас оказаться сильнее, чем законы грамматики. Могут ли законы сказки оказаться логичнее, чем законы общества («Сокровище»).
И конечно, он восторженно наблюдает за людьми, которые создают собственную грамматику, собственный язык, подвергают ревизии существующие правила. О румынской революции Порумбою снял фильм «12:08 к востоку от Бухареста», второе название которого — «Было или не было?» — объясняет отношение режиссера к эпохальным событиям. Румынские драмы и трагикомедии, в которых речь шла об этой революции,— например, «Как я провел конец света» Кэтэлина Митулеску или «Бумага будет синей» Раду Мунтяна — рассказывали истории людей, случайно попавших в разлом эпох. В фильме «Было или не было?» Порумбою отворачивается от смены эпох, его интересует лишь формальная точка зрения. Он хочет понять, произошла ли революция в одном отдельно взятом городе, то есть — был ли среди жителей города кто-то достаточно смелый, чтобы выйти на площадь до того, как Чаушеску бежал? Были ли на площади люди, начавшие отсчет новой эры с новыми правилами? В сущности, Порумбою экранизировал коан: слышен ли звук падающего дерева в лесу, если рядом никого нет? Похоже, для героев Порумбою никакой революции и не было, эпоха не ломалась, прошлое медленно перетекло в настоящее, история застряла в самой себе.
Раду Жуде: история
Самый молодой из великих румынских режиссеров Раду Жуде заметил, что у румынского кино никогда не было эпохи неореализма, она пришла лишь в начале ХХI века. Сам он, разумеется, к неореализму отношения иметь не хочет, хоть и работал ассистентом у Пую на «Смерти господина Лазареску». Он — неодеконструктор, неореконструктор, шут гороховый, одновременно «Шарли Эбдо» и тот, кто приходит убивать авторов «Шарли Эбдо». Тем не менее замечание о неореализме удивительно точное: новая румынская волна — это реализм, которого не было, поэтому теперь этот неореализм не только есть, но и обживает сразу всю эпоху Чаушеску.
В последнем фильме Раду Жуде «Не ждите слишком многого от конца света» героиня Анжела, ассистент продюсера доккино, мотается по городу, записывая интервью о несчастных случаях на производстве. Между делом «для снятия стресса» она ведет матерный видеоблог от имени гопника-мизогина Бобицы (пародия на британского интернет-фрика Эндрю Тейта), не обращая внимания на то, что видеомаска с нее то и дело слетает. Так и надо. Так ведет себя весь мир. Жуде, убийственно точный, циничный за гранью непристойности, предлагает свою версию конца света, бросая в адский котел с нефтью все, что попадает под руку: Уве Болла, Гёте, Овидия, идиотские анекдоты, реальные истории, пустые песенки по радио и — самое важное — фильм 1981 года «Анжела едет дальше», с которым, как сразу сообщают титры, комедия Жуде находится в диалоге, а то и в «переплетении». Героиня того фильма, таксистка Анжела, развозила клиентов, то и дело поглядывая на монтировку: вдруг пассажиры от комплиментов и оскорблений перейдут к чему-то большему. Жуде замедляет старое кино, вглядываясь в лица людей последнего десятилетия правления Чаушеску,— а потом приводит свою героиню, молодую Анжелу, к постаревшей таксистке Анжеле. Он сталкивает фикшен начала 1980-х и сегодняшний фикшен — и смотрит, как из их столкновения рождается постправда.
Жуде всегда интересовала большая история и природа постправды: он реконструирует то полицейские архивы («Заглавными буквами»), то Холокост («Мне плевать, что мы войдем в историю как варвары»), перемешивая реконструкцию с деконструкцией, насмехаясь над тем и этим. Мариана в «Варварах» объясняет идиотизм окружающего мира тем, что «они учили историю, основанную на героических книгах и дурацких фильмах». Раду Жуде пытается взломать эту историю.
Но чтобы взломать, ее сначала надо воспроизвести. В фильме «Безумное порно» Жуде предъявлял язвительный «Краткий справочник анекдотов, знаков и чудес». Под словом «Чаушеску» в этом справочнике значилось граффити, на котором диктатор с крыльями предупреждал: «Вернусь через пять минут». Для Жуде история — это варварство, которое всегда с тобой, это манекены, которые раскачиваются над площадью на свежевыстроенной виселице. История — это вечный застой, из нее невозможно извлечь урок, ее можно лишь реконструировать, окончательно превратив в поп-культуру. Жуде дорисовывает истории крылышки, замедляет ход того, что уже прошло, входит в историю как варвар — и расшатывает, разваливает «золотой век», заставляет его если не оживать на экране, то хотя бы по-настоящему умирать.
***
В фильме Кристи Пую «Смерть господина Лазареску» врач показывает герою часы и спрашивает, что это. Лазареску, уже теряющий дар речи, отвечает: «Время». Что бы ни снимали герои румынской не такой уж новой волны, они показывают время. Застывшее время, в котором все было понятно, все имело свою цену, свой смысл, свою ложь и свой намек.
Хочешь стать одним из более 100 000 пользователей, кто регулярно использует kiozk для получения новых знаний?
Не упусти главного с нашим telegram-каналом: https://kiozk.ru/s/voyrl