Спасение явлений
Как Галилео Галилей стал мучеником науки
460 лет назад, в феврале 1564 года, родился Галилео Галилей — астроном, физик, математик, один из отцов великой естественнонаучной революции XVII столетия. И один из ее мучеников — может быть, мученик самый главный, во всяком случае, самый известный. Суд инквизиции, смертельная угроза и вырванное у 70-летнего старика отречение от представлений о том, что Земля вращается вокруг Солнца,— такая же азбучная картинка, как и Ньютон, которому на голову падает яблоко. Насчет яблока — это, правда, легенда. Но и осуждение Галилея — не только факт борьбы науки и невежества: за ним просматривается малодушный политический маневр.
Вот что поражает в истории Галилея прежде всего: в ней невероятное обилие полутонов и двусмысленностей. Издалека ведь в ней обычно усматривают четкий и простой конфликт. Наука против веры, передовая мысль против реакции, знание против воинствующего невежества, есть герой, бросивший вызов косности, и есть его палачи. Случается даже, что люди, увлекаясь, попросту путают три совершенно разных сюжета: революционный труд Коперника, разработавшего гелиоцентрическую теорию, смерть на костре Джордано Бруно, казненного вовсе не за естественнонаучные воззрения, и, наконец, процесс Галилео Галилея. Чтобы далеко не ходить — лет 14 тому назад тогдашний спикер Государственной думы Борис Грызлов сказал: «Термин "лженаука" уходит в древние века, мы можем вспомнить Коперника, которого сожгли за то, что он говорил: "А земля все-таки вертится!"» «И все-таки она вертится» — это, разумеется, слова не Коперника и даже не Бруно, а именно что Галилея, только апокрифические — скорее всего, он их не произносил вовсе, но не в этом дело.
Была ли в Галилеевы времена вся Римская курия сверху донизу страшным и принципиальным врагом коперниканства? Как ни удивительно, нет. Была ли католическая церковь каким-то особенным образом враждебна к новейшим астрономическим открытиям по определению? Опять-таки нет: непосредственно в Риме, в «мозговом центре» ордена иезуитов, трудились в том числе астрономы, которые тоже прекрасно умели пользоваться телескопом. Был ли Галилей «одним в поле воином» против монолитного фронта безжалостных обскурантов? Уж точно нет: у него были единомышленники и сочувствующие во всей Европе, с ним переписывались монархи, ему покровительствовал один из главных правителей Италии — великий герцог Тосканский. Да что там, римские папы, уже зная о взглядах Галилея относительно устройства Вселенной, находили нужным лично продемонстрировать ученому крайнюю благожелательность.
Далее: его судили за распространение учения, которое, с одной стороны, было запрещено — но, с другой стороны, выходило, что не все так уж однозначно, что на определенных условиях и с правильным подбором слов можно было спокойно об этом учении рассуждать. Предметом обвинения была конкретная книга, которую в конце концов по итогам процесса запретили,— но это была книга, изданная с одобрения церковной цензуры. Приговор суда был по сути обвинительным — но при этом не признавал подсудимого еретиком в строгом смысле. Галилея осудили на тюремное заключение — но при этом ни во время следствия и суда, ни после ни в какие застенки и мрачные темницы его не бросали, а отпустили на родину, в Тоскану, где он мирно умер годы спустя.
Но это все ж таки был домашний арест, и вообще не будем обманываться: Галилей, безусловно, жертва. Вынудить пожилого человека, искренне верующего католика, ученого с европейским именем, коленопреклоненно каяться («отрекаюсь, хулю и проклинаю вышеназванные заблуждения и ереси») и обещать впредь загладить свои проступки («если же я узнаю какого-нибудь еретика или заподозренного в ереси, то донесу на него в эту Священную палату») — это отвратительно даже как проявление милосердия (могли бы, дескать, и сжечь).
Однако всего этого — громкого разбирательства, судилища, приговора, отречения, шума на всю Европу — попросту могло не быть, если бы не обстоятельства. Которые никак не зависели ни от Галилея, ни от инквизиционного трибунала.
Спасение ретроградного Меркурия
Задолго до описываемых событий, в 1543 году вышла книга Николая Коперника «Об обращении небесных сфер», где высказывалось не то чтобы совсем новаторское, но по-новому аргументированное представление об устройстве мироздания. В центре — Солнце, вокруг которого вращаются Земля и все другие планеты.
Огромному количеству вполне образованных людей в этот момент кажется, что научный консенсус на стороне другой теории, привычного всем геоцентризма: в центре Вселенной — неподвижная Земля. Консенсус этот, правда, древний, еще языческий, потому что восходит эта схема устройства мира к Аристотелю. Землю окружают семь концентрических сфер, по которым перемещаются планеты, а дальше сфера неподвижных звезд — и, собственно, все, предел тварного мира. Это картина абсолютного совершенства: сфера — самое совершенное из тел, семь — священное число, и устройство планетных небес, неподвластных земной скверне и изменчивости, исполнено высшей стройности, соразмерности и гармоничности. Так выглядит Вселенная, например, в «Божественной комедии» Данте.
Но тогда планеты должны аккуратно и размеренно двигаться по эклиптике, как движутся Луна и Солнце. Однако если смотреть с Земли, все выглядит иначе: планеты замедляются, останавливаются и даже начинают двигаться попятно. Вы, наверно, слышали выражение «ретроградный Меркурий»? Вот об этом явлении и речь. На самом деле, конечно, никакой ретроградности нет, Меркурий знай себе перемещается по своей орбите. Но поскольку и Земля по собственной орбите перемещается тоже, наложение этих движений создает видимость планетных «зигзагов».
Античная наука веками старалась насколько возможно «спасти феномены», то есть придать наблюдаемым астрономическим явлениям четкое математическое объяснение. В конце концов уже во II веке н. э. александрийский астроном Клавдий Птолемей постулировал остроумную версию (не им, правда, придуманную): планеты движутся по своим орбитам, одновременно описывая небольшой круг вокруг определенной точки этой орбиты.
Как модель это до поры до времени благополучно работало, позволяя исправно вычислять перемещения планет. Что было важно не только для астрономов в нашем понимании и не только для мореплавателей, но и для звездочетов: астрология в это время оставалась большой индустрией, для которой расчисленные таблицы движения планет были хлебом насущным. Но с появлением трактата Коперника оказалось, что гелиоцентрическая модель (с Солнцем в центре) все-таки надежнее старой геоцентрической: вычисления выходили гораздо более точными. Мгновенной революции здесь не было, ученые обсуждали, спорили, сравнивали. Как не было и централизованного «окрика» со стороны церковных властей.
Пока на арене научного поиска не появился Галилей со своими открытиями. Увиденные им в телескоп спутники Юпитера противоречили старинному представлению о семи планетах, открытие фаз Венеры подрывало птолемеевское представление о движении небесных тел. Даже обнаруженные Галилеем пятна на Солнце и рельеф Луны — и те были шоком: в соответствии с аристотелевой космологией светилам надлежало быть идеально прекрасными, без пятен и шероховатостей. Видя все это, научные противники Галилея перешли от полемики к прямым доносам по религиозной части.
Спасение птолемеевой системы
Неприятность гелиоцентрической системы состояла в том, что в ней можно усмотреть противоречие с Библией. Там же много раз на разные лады сказано, что Творец «утвердил» Землю и простер над ней небо, да и к тому же Иисус Навин приказал именно Солнцу остановиться на небосклоне — значит, движется оно. А Земля неподвижна, она — центр мироздания.