Чапаев не тонет
Герой братьев Васильевых как произведение концептуального искусства
Вышедший на экраны в середине 1930‑х «Чапаев» стал не просто народным кино, одним из первых блокбастеров звукового советского кинематографа. Популярных фильмов в сокровищнице нашего кино много, но ни один из них ни до ни после не породил героя одновременно столь настоящего и столь вымышленного — едва похожего на своего исторического прототипа и тем не менее достоверного в каждой своей черте. «Чапаев» братьев Васильевых и сегодня остается одним из влиятельнейших творений отечественного кинематографа, с мифогенной мощью которого не может поспорить ни «Александр Невский» Сергея Эйзенштейна, ни отполировавшие образ вождя мирового пролетариата фильмы о Ленине.
«Чапаев — это ты, Чапаев — это я»,— возвещали титры авангардного короткометражного произведения, выпущенного в 1988 году кинокритиком Сергеем Добротворским под названием «Говорят члены общества „Че-паев“». В аннотации к фильму указывалось, что «своей задачей киногруппа поставила теоретические исследования в области современной киномифологии, а также практическую пропаганду тотальной чапаевской идеи. Главные направления деятельности киногруппы отразились в ее названии, объединяющем имена двух величайших фигур героического пантеона — Эрнесто Че Гевары и В.И. Чапаева». По экрану прыгали фрагменты анимационных коллажей: сначала легендарный начдив с накладными усами, как у Макса Линдера (заметим, ничуть не менее легендарного), переплывал под пулеметным огнем Урал, а затем вдруг оказывался в наполненной ванне, где к нему тянулась вражеская, украшенная злодейской свастикой рука, решившая добить героя, очевидно отдыхающего после ратных трудов. Но не тут‑то было. «Чапаев не тонет»,— констатировала одна из финальных надписей.
Если Добротворский-режиссер резвился, пробуя свои силы в «параллельном кино», то Добротворского-ученого проблема непотопляемости героя занимала как вполне себе серьезный академический феномен. Именно Добротворскому принадлежит одно из фундаментальных исследований, разбирающих природу бытования чапаевского мифа на киноэкране и вовне,— «Фильм „Чапаев“: опыт структурирования тотального реализма». В этом труде он не просто подробно объясняет составляющие, из которых сложился знакомый каждому советскому человеку образ боевого командира, но и предлагает новый термин, способный заменить слово «мифотворчество» — по его мнению, не вполне корректное и точное в контексте советского искусства 1930‑х. В конце концов, экранное правдоподобие Чапаева настолько тотально, что превосходит опыт и логику, так что куда уместнее оперировать словосочетанием «всеобщий реализм».