История Пугачевского бунта
Больше сорока лет назад на выхолощенной советской эстраде появилась женщина, которая на сцене не просто поет, но живет. Живет так же ярко, как одевается. Советской эстрады давно нет, а нам все еще есть чему поучиться
Миллион, миллион, миллион алых роз», — пою я. Мне 6 лет, я начесала и набрызгала лаком «Прелесть» свои коротко стриженные тонкие русые волосы. «Из окна, из окна видишь ты», — из двух бабушкиных шелковых платков соорудила подобие концертного платья-балахона. «Кто влюблен, кто влюблен, кто влюблен и всерьез», — на веках у меня цветут дефицитнейшие польские синие и зеленые тени. «Свою жизнь для тебя превратил в цветы», — и теперь я медленно вышагиваю по деревянной лестнице со второго дачного этажа на первый, и вместо микрофона у меня в руке — прыгалки. Под лестницей взрывается бешеными аплодисментами моя рассаженная на кухонные табуретки восторженная публика — бабушка и дедушка, молодые, — обоим нет еще и пятидесяти, загорелые и веселые, уставшие за выходной день на дачных грядках до полного изнеможения. «Ну ты хороша, Алла Борисовна!» — сквозь смех говорит дедушка. И я испытываю настоящее, дистиллированное, стопроцентное счастье — и это счастье вместе с рифмами Андрея Вознесенского и мелодией Раймонда Паулса со мной до сих пор.
