Владимир В. Видеманн: Последнее десятилетие СССР глазами мистической богемы
Журналист, писатель и историк Владимир В. Видеманн в своей книге «Запрещенный союз: Последнее десятилетие глазами мистической богемы» (издательство «Рипол классик») рассказывает о жизни социального и духовного подполья в последнее десятилетие СССР, а также объясняет, почему многие люди стремились тогда покинуть страну. «Сноб» публикует одну из глав.
Невыносимая легкость бытия
Санкт-Петербург — Москва — Душанбе, август 1991
Август 1991-го — апофеоз краха советской системы — я встретил в СССР, уже обремененный опытом высших канализаций. В то лето я устраивал в Питере выставку начинающей американской художницы Виктории Джулии Говард, с которой за два года до того познакомился в Нью-Йорке. После вернисажа мы планировали отправиться через весь Союз на поезде в горные массивы Средней Азии. В город на Неве я прибыл из столицы уже объединенной Германии вместе с Соколом и его приятельницей Урсулой, которые собирались составить нам с Джулией компанию в покорении евразийских высот.
Позже Говард писала в своих воспоминаниях «Американская художница в России»: «Красота Санкт-Петербурга удивила меня. Это город шепчущих каналов и бесконечных лабиринтов аркадных пассажей. Ночью эти элементы в сочетании с огнями редких автомобилей порождают полет мистического воображения. Неудивительно, что в этой атмосфере нашли возможность для самовыражения многие великие писатели, художники и музыканты...»
Выставка проходила в большом холле лектория общества «Знание» на Литейном. Полагаю, это была первая публичная экспозиция современного американского искусства в Питере, организованная сугубо частным образом. Работы Джулия привезла с собой, упакованными в гигантский рулон. Там были пять картин размером метра полтора на пять каждая, образно представлявшие символический цикл жизни человека от момента зачатия до отхода души в иные миры. Композицию дополняли двенадцать полотен размерами в среднем метр на полтора, на которых изображались различные лица и фигуры, напоминавшие мне Каландаровские привидения. Все изображения были сделаны черной и цветной гуашью на белой ткани, наклеенной на плотный ватман.
На вернисаж собралось огромное количество народу. В зале, где размещалась экспозиция, было просто не протолкнуться. Помимо местной художественной богемы, явилось также большое число мистиков, среди которых особенно выделялись настоящий забайкальский лама в желтом шелковом халате и характерной монгольской шапочке с острым навершием, а также некий ориентального вида человек в бусах и огромной белой бараньей папахе. Пришел Йокси в киргизском войлочном колпаке, тоже белом, с Таней Козаковой — той самой, с которой мы некогда производили «сталинские деньги». Приехало телевидение, набежала пресса.
На большом круглом столе была выставлена батарея вина и шампанского, наиболее продвинутые мистики прибегали к дополнительным средствам. В общем, тусовка была очень плотной. Единственное, что несколько отягощало мне вечер, — это абсолютное незнание Джулией русского языка. Выступая в качестве основного переводчика, я прямо-таки изнасиловал свой речевой аппарат, договорившись до такого сушняка, какой редко бывает даже при самых убойных мастях.
Наибольшее впечатление актуальное американское искусство произвело на мистиков, которые наперебой комментировали полурасплывчатые гуманоидные образы в духе собственных запредельных откровений.
— Вы знаете, — восторженно вещала мне прорицательница с горящими глазами, задрапированная ориентальными газовыми платками и увешанная массой магических талисманов, — скажите вашей спутнице, что у меня только что было особое видение. Ведь она — не кто иная, как новая инкарнация ближайшей служанки Матери Мира Елены Ивановны!
— О чем она говорит? — с не менее горящими глазами спрашивала меня Джулия.
Что я должен был ей ответить? Что она — перерожденка служанки жены некоего русского художника, имени которого Джулия наверняка и в жизни-то ни разу не слышала? Ну ладно, был бы там хоть Малевич, а то ведь!.. И я спонтанно сочинял очередную телегу, не имеющую никакого отношения к оригинальному спичу. Изредка кто-то из богемы брал миссию медиатора на себя, и в эти моменты я отстраненно наливался шампанью под хорошую папиросу. Но в принципе все было очень мило и даже более того. После вернисажа мы отправились избранной компанией бухать в ресторан, а потом — в знаменитую в те годы художественную колонию на Пушкинской, 10.