Олег Маловичко: Мы живем в мире Пелевина, Гоголя, Булгакова, Кустурицы
Триллер «Трасса» и криминальная драма «Лихие», вышедшие осенью прошлого года в онлайн-кинотеатре Okko (а «Лихие» – еще и на Start), оказались в списке самых резонансных сериалов сезона. Обе премьеры сняла кинокомпания «Среда», а написал – Олег Маловичко, один из наиболее востребованных сценаристов в стране. На его счету уже десятки фильмов и сериалов, кажется, во всех возможных жанрах – от фантастики («Спутник») и комедии (первые «Елки») до эротической драмы («Саранча») и исторического эпика («Союз спасения»).
Однако чаще всего Маловичко возвращается к остросюжетному триллеру. «Метод» (2015 г.) уже можно считать культовым сериалом. «Хрустальный» (2021 г.) принадлежит к числу главных хитов стримингового бума. И «Трасса» продолжает этот неформальный цикл. По сюжету успешный петербургский судья (Карина Разумовская) возвращается в родной провинциальный город, чтобы найти пропавшую дочь, – и узнает, что там давно бесследно исчезают девушки, а полиция бездействует.
В интервью «Ведомостям» сценарист рассказывает, как стал продюсером своих сценариев, почему у «Трассы» нет хеппи-энда и в чем «Лихие» спорят со «Словом пацана», а также рассуждает, в каких случаях написание страшных историй может стать терапией.
«Материал бродил в подсознании»
– Сначала про «Трассу». С чего все началось? Какой был первоначальный импульс – идея, что заговор молчания приводит к воспроизводству зла? Или сначала возник персонаж Светы – успешного юриста-судьи со «скелетами в шкафу»?
– Началось с сериала «Хрустальный». Когда мы его сняли, у нас осталось ощущение некоторой недоговоренности. Сразу после премьеры мы даже предварительно заявляли, что возможен некий сиквел. Но не прямое продолжение, история героев «Хрустального» была завершена, а что-то вроде антологии – те же темы, но с другими персонажами. Материал бродил в подсознании, и где-то через полгода-год оформилась некая идея. Мы ее обсудили с Иваном Самохваловым и Ирой Прохоровой, и замысел стал потихоньку оформляться.
– А что это была за идея?
– Кажется, поначалу просто родился образ человека, который кого-то потерял, и потеря не дает ему жить, не дает спать – ты каждую секунду думаешь только об этом. И я стал рассуждать: чья потеря могла быть настолько болезненной? Это точно должен быть близкий родственник. Где он пропал? Наверное, в чужом городе. И дальше идея стала обрастать «мясом»-сюжетом. Появился персонаж Светы – мне давно хотелось сделать историю с главным героем-женщиной. Вообще, как влюбленные говорят: «Все песни, все фильмы – о нас». Так и в работе над сценарием – когда ты уже влюбляешься в сюжет, ты везде видишь то, что может пригодиться. Читаешь, не знаю, криминальный репортаж в Telegram и думаешь: «О, я это могу взять себе в копилку».
– Я посмотрел «Трассу» залпом все серии – и мне понадобился день, чтобы прийти в себя. Как вы сами справляетесь со стрессом, когда пишете на такие страшные темы? У вас есть какие-то ритуалы, психологические техники?
– Есть, и эта психологическая техника называется «написание сценария». То есть нет такого, что ради фильма я мучительно погружаюсь во тьму и пытаюсь что-то из нее вытащить. А потом отмокаю в ванне или две недели пью, чтобы прийти в себя. Эта тьма уже существует во мне – и именно для того, чтобы ее выплеснуть, мне нужно реализовать этот мрак через сценарий. Это в какой-то степени терапия – свои шлаки я выбрасываю через такой материал. Помню, в одном паблике обсуждали «Трассу» и один мой знакомый там писал: «Слушайте, этот Маловичко, наверное, совсем отмороженный. Страшно за его психику». А спустя время он пришел ко мне в личку с вопросом – все ли у меня в порядке. И да, у меня все в порядке. (Смеется.) Для меня такие сценарии ни в коем случае не травмирующий опыт – наоборот, во многом высвобождающий. Если бы я не писал, возможно, я бы ребенку подзатыльник дал. А я не бью детей никогда.
«Куда ни ткни – попадешь в афериста»
– Хочу спросить про соотношение жанрового движка и правдоподобия – не в плане какой-либо критики, а чтобы лучше понять творческий процесс. Возьмем Свету, главную героиню «Трассы». Первая, травматичная, половина ее биографии – к сожалению, очень правдоподобна. Однако питерская половина, в которой она становится большим и важным человеком, – кажется уже исключительной историей. И в то же время понятно, что, если бы Света не стала судьей со связями, – не было бы и сериала. Соответственно, вопрос. Для вас где проходит граница допустимой жанровой условности – или она плавающая в каждом конкретном случае?
– А я не считаю карьеру Светы чем-то невероятным. Я абсолютно убежден, что мы существуем не в пространстве строгой математики, мы живем в мире Пелевина, Гоголя, Булгакова, Кустурицы. Дважды два здесь всегда равно семь. Вокруг нас масса удивительных историй. Бывший зэк становится мэром большого города – да еще, будучи евреем, спасает иконы. Будущий президент соседней страны зарабатывает тем, что срывает шапки с людей, пока они сидят на толчке. Из новостей мы знаем, что есть судьи, которые годами работают по поддельному диплому. А в некоторых регионах высокопоставленные чиновники вводят в штат гадалок – и принимают решения, опираясь на их предсказания.
Да, все эфиры федеральных каналов забиты сериалами про персонажей, которые правильно идут по жизни: школа, институт, работа, свадьба. Но это, во-первых, скучно, а во-вторых, так не бывает. Наши судьбы – это не прямая линия. Куда ни ткни, попадешь в афериста, плута, самозванца – того, кто занимает не свое место. И это нормально. Мы так существуем. Поэтому этот упрек в адрес «Трассы» я не принимаю. Может, Светина судьба даже более реалистична, чем все остальное в сериале.
Да, этот ход нарочитый. Он и должен царапать. Помню, лет 15 назад мы работали вместе с Мишей Врубелем и Сашей Войтинским – кажется, над первыми «Елками». И кто-то из них озвучил один простой тезис, который мне сильно запал: фильм может получиться хорошим, может – плохим, но главное – он обязательно должен волновать. Даже раздражать. В нем должно быть что-то, о чем хочется поговорить. В какой-то степени я сознательно тыкаю в зрителя, чтобы он, посмотрев, не чувствовал себя успокоенным, а продолжал думать об увиденном.