Как важно быть Эрнестом
Хемингуэй всю жизнь отталкивал от себя друзей, возлюбленных и жен, однако стал символом времени, когда слова значили ничуть не меньше дел.
На экране Хемингуэй выглядит как мачо и часто говорит рублеными фразами – например, такими: «Ужасных тем не существует – была бы история правдива, проза чиста и честна», после чего делает паузу, чтобы дать собеседнику усвоить безжалостную мудрость, и выпивает очередную порцию виски.
Однако этот полукарикатурный персонаж сумел прорубить просеку через жгучую первую половину ХХ века. Во-первых – за счет тяжкого труда и отказа от мишуры викторианский прозы ради чистого, подобного айсбергу, стиля, знакомого нам по романам «Прощай, оружие» и «По ком звонит колокол», где мало говорится, но многое подразумевается. За эти романы в 1954-м он получил Нобелевскую премию. Во-вторых – за счет того, что развлекался на полную катушку: у берегов Кубы он выловил самую большую рыбу всех времен – тринадцатифутового марлина и, пытаясь вытянуть эту рыбину, палил из автомата Томпсона по кружащим рядом акулам. В-третьих – за счет борьбы с болью: во время Первой мировой войны Хемингуэй был ранен в Италии, а тридцать лет спустя участвовал в высадке союзнических войск в Нормандии. В-четвертых – потому что много любил: Хемингуэй был четырежды женат и имел бесчисленные романы. В-пятых – за счет суровой жизни. Однажды он сказал: «Всегда делай трезвым то, что собирался сделать пьяным, – это научит тебя держать язык за зубами». Не раз ему приходилось следовать собственному совету. И наконец, стоит упомянуть о том, как умер Хемингуэй – он вышиб себе мозги из дробовика. На самом деле он был гораздо более сложным и тонким человеком – гением модернизма, другом Гертруды Стайн, чувствительным, одержимым смертью невротиком. «Мир ломает каждого, и многие потом только крепче на изломе», – писал он. Именно это напряжение между мужеством и капитуляцией и питало его особый талант.
Мириться с превратностями судьбы Хемингуэю пришлось с раннего детства. Его мать Грейс наряжала его в длинные белые платьица и трепала его вьющиеся волосы, сын был для нее «Милашкой» или «Голландской куколкой». Всю жизнь Хемингуэй называл мать «эта сучка» и предпочитал пальто типа шинели, двубортные костюмы из ткани в узкую белую полоску, мешковатые рыбацкие свитера, грубые сапоги, огромные ружья – чтобы его, не дай бог, не приняли за Ширли Темпл. Между тем его отец Кларенс был здоровяком и воспитывал сына, лупцуя его ремнем для заточки бритв. Мальчик прятался в сарае и представлял, как всаживает пулю в лоб папаши.