Шедевр монументализма
С великим директором Пушкинского музея Ириной Антоновой прощается Сати Спивакова.
Тысяча девятьсот восемьдесят седьмой год. Выставка к столетию Марка Шагала в ГМИИ им. А. С. Пушкина. Открывают ее концертом «Виртуозов Москвы». Из Франции прилетела совсем старенькая Вава Шагал. По окончании концерта мы пьем с ней чай в святая святых — кабинете директора музея Ирины Александровны Антоновой. Странно, но от того вечера в памяти не остались ни концерт, ни вдова Шагала. Даже картины помню смутно, а вот она мне запомнилась. Каким-то пытливым, внимательным, бережным взглядом. В те годы я, молодая жена знаменитого скрипача, очень чутко реагировала на то, как меня воспринимают окружающие, а в присутствии великих мира сего теряла дар речи.
Тот концерт назывался «Мозаичный портрет Марка Шагала». Сейчас, когда я думаю о дорогой моей Ирине Александровне, ее портрет в памяти тоже выкладывается мозаикой, осколками воспоминаний, которые я безуспешно пытаюсь сложить в цельное панно. Мы общались часто, в разных обстоятельствах, но всякий раз кратко. У меня хранится благодарственная грамота, ею подписанная, — за организацию выставки «Dior: под знаком искусства» в 2011‑м. Но дороже грамоты была ее похвала в официальном приветствии перед открытием выставки (эти вступительные слова в Итальянском дворике перед каждой выставкой были ее фирменным стилем). Помню, я носилась между статуями в последних приготовлениях, когда до меня долетели ее слова: «Спасибо Сати Спиваковой — она была пламенным мотором этой выставки». Услышать от Антоновой такое было равноценно получению высшей государственной награды.
Впервые же я пришла к ней значительно раньше — в качестве посла Louis Vuitton весной 2004‑го, когда приближался стопятидесятилетний юбилей Дома и было решено отметить эту дату громким ужином в Москве, причем не где-нибудь, а в Белом зале Пушкинского музея. И меня послали с этим пожеланием к директору. «Лучше бы просто послали к черту», — думала я, входя к ней в кабинет. И конечно, не удивилась нисколько, когда была практически изгнана твердым и тихим от гнева голосом: «Это музей, а не ресторан, дорогая!»
Антонова казалась «железной», но сложно было представить человека более гибкого и дальновидного. Главным для нее всегда было не собственное величие, не личное превосходство, не доказательство властного могущества, а только интересы храма, в котором она была верховной жрицей.
Так вот тогда, в 2004‑м, мне, казалось бы, оставалось только с позором ретироваться. Но Ирина Александровна, слегка склонив набок голову и теребя батистовый носовой платочек, задумчиво сказала: «Впрочем, если французы смогут помочь в одном очень важном для музея деле, я готова рассмотреть возможность этого ужина». Суть важного дела состояла в следующем: знаменитый триптих Анри Матисса «Парижский танец», принадлежащий парижскому Музею современного искусства, планировалось привезти в Эрмитаж, а затем в Москву. Однако на момент нашей встречи «гастроли» триптиха в ГМИИ уже были аннулированы из-за отказа потенциального спонсора