Звездные войны Андрея Могучего
У него, что называется, «говорящая» фамилия и очень выразительная внешность. Андрей Могучий – одна из самых ярких фигур на российской сцене, чьи спектакли неизменно аккумулируют бешеную энергию и все противоречия современной жизни, становясь событиями,выходящими далеко за границы пространства сцены. Он создает новую реальность сам, не считаясь ни с какими привычными условностями и музейными традициями. Первопроходец, реформатор, сокрушитель театральной рутины, один из главных номинантов на премию проекта «Сноб» «Сделано в России».
Он всегда в черном. Это его униформа и одновременно камуфляж: бейсболка, куртка, джинсы – все черное. А борода белая, седая. Свою бейсболку не снимает никогда. Так обычно делают, когда не очень хорошо с волосами. Но однажды я заглянул к нему в кабинет во внеурочное время, когда бейсболка валялась рядом на столе. Нет, с волосами все нормально. Густые, с проседью. Перец с солью. Правда, завидев меня, он сразу зачем-то ее надел.
«Кабинет» – это, конечно, сильно сказано. Вот у Г. А. Товстоногова был кабинет, это да. Сразу видно, что театральный деятель всесоюзного масштаба. А у Андрея Могучего – комната для разговоров-переговоров, где нет ничего, кроме случайной мебели и театральных афиш на стенах.
Когда я спросил, не хотел бы он перебраться этажом ниже в апартаменты бывшего шефа БДТ, он испуганно замахал на меня руками, как будто я предложил ему осквернить могилу.
– Вы что, вы что… Это невозможно.
Для пущей убедительности Могучий даже закрывает уши ладонями. Почти как Ахматова («Чтоб этой речью недостойной / Не осквернился скорбный слух»). Но колючие глаза из под черного козырька смотрят насмешливо и хитро. Скрытый подтекст: «Не дождетесь! Так просто на дешевые провокации не поведусь».
В БДТ все сложно, чинно и очень запутанно. Тут бесконечные коридоры, переходы и лестницы. Все утопает в бесшумных коврах с сине-голубым отливом. Народный художник Эдуард Степанович Кочергин собственноручно колдовал над их колером.
– Прежний синий кобальтовый мне казался слишком холодным, – раздумчиво признался он.
Ковры заказывали по его эскизам в Австрии. Нынешний цвет получился чуть мягче и как-то нежнее. Но есть в нем что-то неопровержимо имперское. Будто Версаль решил породниться с Администрацией Президента РФ на Старой площади, а точнее, на Фонтанке. Так безукоризненно чисто в современных театрах не бывает. Так безукоризненно вежливы были, наверное, капельдинеры во МХАТе при К. С. Станиславском и В. И. Немировиче Данченко.
По сравнению с БДТ другие театры, где за кулисами мне довелось бывать, постоялые дворы рядом с фамильным замком английского баронета. С той же затейливой иерархией положений и церемониями. При мне на подносе помощник режиссера нес фарфоровую чашку с водой «для Олега Валерьяновича ». Это было величественно. На моих глазах обслуживающий персонал спектакля «Лето одного года» вытягивался по струнке, стоило кому-то произнести «Алиса Бруновна».
В БДТ знают, как производить впечатление на московских провинциалов. Потому что даже если ты приехал на «Сапсане» в бизнес-классе, переступив порог этого театра, невольно почувствуешь себя бедным родственником. Это Петербург, малыш! Отключи айфон и старайся, когда говоришь, не очень размахивать руками. Здесь это не принято. Зато принято говорить всем «вы» и с гордым видом прогуливаться по фойе или залам театрального музея, где стены завешаны шедеврами Бенуа, Петрова-Водкина, Кустодиева, Акимова, Тышлера и других выдающихся художников, в разное время сотрудничавших с БДТ.
Можно заглянуть и в мемориальный кабинет Г. А. Товстоногова, если заранее записаться на экскурсию к его бывшему помощнику и секретарю,а теперь гиду-экскурсоводу Ирине Николаевне Шимбаревич, величественной даме с поставленным актерским голосом.
Больше всего меня поразили недокуренная сигарета на столе режиссера и огромные, как ведра, хрустальные пепельницы. Он курил безостановочно всю жизнь, а когда попытался бросить, чуть не умер. Репетиции его последнего спектакля «На дне» шли плохо. Великие актеры не понимали, чего от них хочет Мастер. Но в какой-то момент в темноте зрительного зала вспыхнул спасительный огонек сигареты. И сладковатый импортный дым его Marlboro наполнил актерские души непонятной надеждой, что вот сейчас, еще немного, и произойдет чудо под названием «спектакль Товстоногова»… Не случилось. А через полгода Георгий Александрович умер.
– Представляете, кто-то из посетителей выдрал из численника на его столе страничку с 23 мая, – сокрушается Ирина Николаевна. – Что за люди!
А я хоть и делаю скорбную мину, про себя думаю, может, это и правильно, что нет в его кабинете траурной даты, этих черных цифр, означающих конец прекрасной театральной эпохи.
Теперь понятно, почему Андрей Могучий сюда ни ногой. Это как поселиться на могиле Командора. И не уютно, и последствия могут быть самые плачевные. Конечно, Могучий все это знал, когда пять лет назад соглашался возглавить БДТ. Ведь его звали не по мягким коврам ходить и в антикварных креслах сидеть, а надеть каску прораба и всерьез заняться реконструкцией. Она тогда безбожно затянулась, грозя похоронить под своими руинами и былые легенды, и новую театральную реальность, апологетом которой считался Андрей. Это был больше чем вызов. Это уже судьба.
Степь, карнавал и самолеты
А до исторического назначения была большая жизнь. Я расспрашивал Андрея и про Кубу, где он оказался в раннем детстве, и про Монголию, куда он в более сознательном возрасте переместился вместе с родителями, работавшими во Всемирной организации здравоохранения. На самом деле мы недооцениваем важность этих первых впечатлений, которые откладываются в подсознании, чтобы потом проявиться самым неожиданным способом. И кто знает, может быть, эта тяга к яркой «картинке», как он сам любит говорить, к этим карнавальным хороводам и массовым действам идет от первого карнавала, увиденного на улицах Гаваны. А Монголия – бескрайние степи, одинокие островерхие юрты, буддистские храмы. Ощущение собственной малости и потерянности посреди вечного безмолвия, такое знакомое актерам Могучего на открытой всем ветрам сцене в «Грозе» или на кривоватых, вздыбленных подмостках «Пьяных».
– На самом деле обе страны очень похожи, – вспоминает Андрей, – в обеих строили коммунизм и жили мечтой о прекрасном будущем. Только у кубинцев были вуду, а у монголов – шаманы. Одни были католиками, а другие – буддистами. Из кубинских впечатлений почему-то в память врезался лохматый Че Гевара в берете. Он как раз тогда уехал в Боливию «экспортировать революцию», где его и убили. На Кубе был объявлен пятидневный траур. Я не очень понимал, что происходит, но чувствовал, что присутствую при зарождении одного из главных мифов ХХ века. А Монголия запомнилась бесконечными разъездами по пустынному, абсолютно безлюдному краю. У нас с отцом по пути то и дело возникали дацаны – буддийские монастыри, где нас встречали бритые монахи в оранжевых и желтых одеждах. А внутри этих храмов шла какая-то своя загадочная жизнь, пугавшая и одновременно волновавшая меня. Я не знал тогда назначения круглых зеркал, имеющих охранный смысл. Не мог прочитать тибетские слоги мистической формулы-молитвы. И конечно, было даже страшно взглянуть на старинные свитки с рисунками, изображающими разные адские пытки и людей с содранной кожей, но где-то в моем подсознании все это и сегодня продолжает жить, влиять, подсказывать какие-то театральные решения.