Расшифровка...
Расшифровка диалогов, записанных во время работы над спектаклем «Три толстяка. Эпизод 7», двух интервью и неопубликованная статья про спектакль «Что делать» или первое путешествие театрального критика в мир художника
Участники диалогов - Андрей Могучий, Александр Шишкин, Дмитрий Ренанский. Тексты неопубликованной статьи «Что делать. Начало романа» - Дмитрий Ренанский.
Дмитрий Ренанский. Из неопубликованной статьи «Что делать. Начало романа»
Год назад, накануне очередных гастролей БДТ в Москве, один крупный сетевой ресурс провел опрос, в котором театралам обеих столиц предлагалось выбрать из репертуара Большого драматического спектакль, наилучшим образом отражающий сегодняшний день легендарного театра. Разброс мнений был широк, но в лидеры предсказуемо вышли постановки худрука БДТ Андрея Могучего. Многие настаивали на «Грозе» с ее палехскими росписями, чудным говором и впечатляющей попыткой ответить на вопрос, как актуальная режиссура может взаимодействовать с классикой отечественной драматургии и одновременно с чем-то куда более нутряным – с традицией, архаикой, «культурным слоем». Кто-то отдавал первенство «Пьяным» – спектаклю, высвободившему актерскую энергию труппы и доказавшему, что постановка эзотерической пьесы современного драматурга вполне может оказаться зрительским хитом. Те, кто уже успел посмотреть премьеру «Трех толстяков», голосовали за эффектный театральный блокбастер, где на сцену выходит сорок с лишним артистов, а цитаты из третьего сезона «Твин Пикса» органично уживаются с оммажами выдающимся художникам-конструктивистам 1920-х.
Лишь одна из постановок Могучего не была упомянута в том памятном голосовании ни разу – «Что делать». Участников опроса, в сущности, можно было понять: спектакль не вызвал особого энтузиазма на первых показах в ноябре 2014-го, премьера, что называется, не прозвучала. Между тем сегодня, когда юбилейная повестка подталкивает к подведению первых итогов новейшей истории Большого драматического, выясняется, что спектакль по роману Чернышевского сыграл в процессе обновления петербургской труппы едва ли не решающую роль: ретроспективно «Что делать» смотрится манифестом, декларацией о намерениях, кратким конспектом той художественной программы, которую Могучий реализовывал в БДТ в последние годы.
25 декабря 2018 года, вторник. Из интервью с Александром Шишкиным. Фрагмент № 11
Ренанский: …Извините, я должен вас перебить. Мы с Могучим об этом говорили на прошлой неделе – он спросил меня о том, как со стороны виделась история его прихода в БДТ. Я ответил, что хорошо помню, как на первых спектаклях – на «Что делать» и в меньшей степени на «Пьяных» – у меня возникало странное чувство, что я этого режиссера не знаю.
Приход в БДТ, как мне тогда казалось, очень сильно его изменил. Вы ничего подобного не замечали, когда в 2014 году на проекте «Что делать» вернулись к работе с Могучим после трехлетней паузы?
Шишкин: надо сказать, что на «Что делать» Андрей меня, поскольку я декларировал отречение от театра1, попросил сделать концепцию света.
Нематериальное искусство в театре меня привлекало. Была усталость от декораций, которые бесконечно одни и те же. Собственно говоря, я занимался светом, а свет должен на что-то падать. Декорации как система улавливания света. К тому времени Андрей уже сделал «Алису»... Трудно сказать, но мне казалось, да, он поменялся. Мы на тот момент довольно долго не сотрудничали. Мне казалось со стороны, что... все равно груз некий: федеральные министры, открытие было очень помпезное… Ты понимаешь, что входишь в контекст государственного – это неизбежно. Для Андрея представляют интерес мощные жесты, он умеет работать с такими крупными формами… Может быть, он это делает частью своего искусства.
Диалоги, записанные во время работы над спектаклем «Три толстяка. Эпизод 7». День второй
Могучий: Понятно, накапливаются, накапливаются, накапливаются.
Шишкин: Ну, ты потом перестаешь накапливать.
М. Ну да, потом перестаешь накапливать. (Пауза.) А в принципе... ну, сейчас есть облако... (Неразб.) Зачем держать все эти тома?
Ш. ...игрушки тоже накапливаются в ящиках, библиотека книг каких-то. Ну да, это хорошая тема, куда все это девать.
М. На дачу, куда.
Ш. Но это, кстати говоря, касается и вот этого ящика – театра, я имею в виду, ну это же тоже какой-то архив спектаклей… коробка герметичная.
М. Ты имеешь в виду сцену-коробку, что ли?
Ш. Если как к библиотеке относиться...
М. Да нет, какая же это библиотека? Чему тут накапливаться? Энергии? Какая-то болезнь в этом... Если без аффектации, если здраво посмотреть – все исчезает быстро, и слава богу, кстати говоря, театр такой чистый все время должен быть…
Ш. Ну да, в отличие от музея.
М. Здесь все время ничего нет. Не остается. Нематериальное... (Неразб.) Ну то есть имеется в виду архитектура какая-то есть, конечно, но она как раз самая бессмысленная в театре часть.
Ш. В любом случае, знаешь, я чем больше занимаюсь всякими другими проектами, тем больше поражаюсь театру как такому чудесному агрегату, в том смысле, что здесь все заточено для создания чудес. Как пещера Христа, где огонь волшебный возникает, все туда приходят – а там!.. У нас тут все заточено для чудес. Я как-то сильно прочувствовал эту ситуацию со штанкетами2 . Ну, это вот… (неразб.) нарушение гравитации, то есть все взлетает. Мы-то уже привыкли, а на самом деле ты пойди там на свежем воздухе чего-то подними незаметно. Вот этот ящик, который направлен на..., ну если относиться к этому как к такому религиозному культу, жертвенник такой, что ли... Театр как машина для измерения души… «Душемер».
М. Типа театр меряет, что ли?.. Нет... Или меняет?.. Так, что ли? Пришел один – ушел другой. «Потому я старых на молодых перековываю, а ума ничем не повреждаю»3 . Тогда «душемер» – это что-то еще. Ну да, неплохо бы взвешивать всех, например, до спектакля и после.
Ш. Хорошо такие сделать сканеры, как в аэропортах, фотографировать ауры – до и после.
М. Критерий эффективности работы учреждения культуры вот такой.
Ш. ...Театр – механизм, который выводит из равновесия и переводит нас в ситуацию невидимого, то есть… что невозможно зафиксировать. То есть театр – машина для провокации этого невидимого: что-то летает, еще что-то, какие-то люди... И у нас есть некие приборы, которые не для того, чтобы это увидеть, А только для того, чтобы чуть-чуть намекнуть на то, что есть то, чего нет. (пауза.)
М. У меня один товарищ, ну, друг мой... Володя Шигаев4, у него стекольный бизнес. Когда мы с ним комсомольцами были... меня вместо военной кафедры на комсомольскую конференцию послали. И вот я в зале. А он был тогда начальником комсомольским, секретарем райкома, что ли. В общем, он сидел за красным столом, на сцене. Я смотрю, он открыл бутылку боржоми, налил и выпил5 . А потом доклад читал на трибуне. Я вижу, ему нехорошо вроде. Как-то он неправильно кашляет. А потом, после доклада он за красный стол уже не вернулся. Мне потом сказали, что его на скорой увезли… Стекло проглотил. Стекло от горлышка откололось, он его выпил с боржоми. Вот. А теперь у него стекольный бизнес и все хорошо.
Ш. Это ты к чему?
М. Такая сказка. Стал стекольщиком, а должен был корабли строить… Не знаю. Просто нравится, как прорастают в мозгу какие-то непонятные связи. Когда звонок тут, а дверь открылась в другом месте совсем.
1 См. интервью с Александром Шишкиным, фрагмент № 7.
2 Штанкетный подъем (штанкет) – металлическая штанга для подвески кулис, падуг, занавесов, задников и плоских декораций.
3 Цитата из к/ф «Небывальщина» С. Овчарова.
4 Владимир Дмитриевич Шигаев – бизнесмен, 1985–1987 годы – первый секретарь Октябрьского райкома ВЛКСМ, 1985 год – секретарь обкома ВЛКСМ, 1987–1989 годы – вице-президент компании AGC Glass Europe по Восточной Европе. Компания AGC – мировой лидер в области производства плоского стекла.
5 Комментарий от В. Д. Шигаева: «Надо внести корректировку. Это была не бутылка, а тонкостенный стакан. Выпил воду, но не за столом, а перед выходом на сцену. Я открывал районную конференцию, делал отчетный доклад, был в состоянии волнения и с пересохшим горлом. Я не помню дальше. Когда это случилось, после выступления или позднее, не помню».
20 декабря 2018 года, четверг. Из интервью с Андреем Могучим. Фрагмент № 5
Ренанский: В какой-то момент, должен признаться, меня чудовищно раздражало то, что происходит в БДТ. Хорошо помню свои ощущения на премьере «Что делать» – этот спектакль поставил совершенно неизвестный мне человек. Я, как принято говорить в таких случаях, вырос на ваших спектаклях – так что для меня это была еще и личная катастрофа. Помню, на премьере не раз и не два возникало чувство, что все это может прерваться в любой момент – такое хождение по очень тонкому льду…
Могучий: Провал?
Р. В некотором смысле.
М. Для тусовки так и было, наверное. Но никто и не пытался никому угодить. Сам факт такого рискованного спектакля уже был художественным актом, манифестом, событием, на каком-то непроявленном уровне определившим весь дальнейший ход развития новой художественной программы БДТ.
Р. Если «Что делать» был сознательным выходом на риск, то можете ли вы сформулировать то, как именно вы выходили на риск?
М. Первое – это конструкция в зале1.
Р. Я цензура2, когда ее увидел. Тогда-то все, конечно, подумали: «он не знает, что делать с этим пространством, поэтому выстраивает эту конструкцию». Но жест, безусловно, был очень крутой – задним числом это стало понятно.
М. Идея с конструкцией была еще до «Что делать». Я такую штуку подсмотрел в Польше, в Театре драматичном, у Кристиана Люпы. Все его спектакли идут с этим амфитеатром.
Ярусные театры очень неудобные для современного театра, то есть архитектура в них иерархическая, предполагает такое классовое расслоение. Ну и это был театр для слуха больше, а не для глаз. Поделился идеей с Шишкиным, он принял и сделал. Мы хотели сцену тоже убрать, играть в яме. Показать, что сцены вообще может не быть в театре. Ограничились плунжерами3, которые резко уходят вниз, остаются два бездонных провала на сцене. Это второй эффект. Третий – стена, которая приоткрывается-открывается4.
В остальном ничего нет, техники никакой. Три укола: амфитеатр, плунжеры и стена. Три эффекта. Пьеса Артмова и Юшкова. Это была пьеса для выкриков. Пьеса, откровенно призывающая к тоталитаризму. Мне это не понравилось тогда. Пришлось менять частично. Хотя пьеса талантливая очень. «Что делать» – для меня и для театра – было правильным началом. До сих пор я считаю, что тогда правильно решил очень сложную концептуальную художественную задачу. Потом упрощал себя.
Р. Пока мне не до конца понятно…
М. Ну, хорошо. БДТ – это был неведомый гигантский океан, в который я зашел. Меня предостерегали. Но мозг отталкивал все эти предостережения на подсознательном уровне. Тебе говорят: не ходи, а ты...