Ответная реакция
Дагестанская группа «нееет, ты что?» не желает иметь ничего общего со стереотипами о кальян-рэпе и турболезгинке и доказывает, что Кавказ может стать родиной качественного фанка.
Как вы представляете себе поп-музыку, появившуюся на Кавказе? Первое, что, возможно, многим придет на ум — пышный интерьер ресторана, запах жареного мяса и кальяна, гуляет свадьба, застолье хором поет «Черные глаза», «Кайфуем» или «За тебя калым отдам». Или другая зарисовка: звуковая волна сотрясает автомобиль, резко тормозящий на перекрестке, боковое стекло опускается и оттуда под увесистый электронный бит несется что-то про плохую девочку, очаровавшую певца, с прилипчивым припевом, в котором обязательно присутствует «ай-яй-яй».
Такие песни, стереотипно определяемые как «кавказские», часто составляют повседневный звуковой фон жизни в нашей стране. Они нередко и в самом деле имеют кавказское происхождение. Один из самых популярных исполнителей в современной России (если ориентироваться на количество просмотров в YouTube) — Ислам Итляшев из Карачаево-Черкесии. Это он и поет осанны «плохим девочкам», гремящие из лихих авто. Для разновидности такой поп-музыки на русском журналисты придумали название «кавказский турбофолк» — по аналогии с жанром, ставшим популярным на Балканах в 1980–90-х. Еще его называют «поп-лезгинкой» — бессмысленное обозначение, поскольку главной приметы лезгинки, то есть быстрого и дробного танцевального ритма, в такой музыке, как правило, нет. Если проанализировать устройство этих песен, то выяснится, что и по-настоящему «кавказского» в них не так уж много: бит там чаще всего латиноамериканский, саунд — усредненно западный, ориентирующийся на звучание американских рэп- и R&B-артистов. Этническая составляющая этих песен, их пресловутая «кавказскость» чаще всего считывается по произношению и внешним образам исполнителей. Ислам Итляшев, например, носит типичную густую бороду, темные очки в пол-лица и, играя на клише о «настоящих джигитах», в своих клипах катается на серебристой «Ладе» с тонированными стеклами, а в интервью — то ли в шутку, то ли всерьез — предлагает красть девушек.
Но на Кавказе делают и совершенно другую поп-музыку. Вот один пример. Камера неторопливо скользит по интерьерам библиотеки; точеная балюстрада, ряды книжных стеллажей. Группа музыкантов расположилась с инструментами вокруг кадки с пальмой. За установкой, размещенной на узорчатом ковре, седой барабанщик, чем-то напоминающий великого Чарли Уоттса из Rolling Stones, чеканит быстрый ритм. Вступает бас-гитарист с фанковой партией, затем высокий молодой вокалист начинает строчить в микрофон речитатив, ускоряясь в каждой строфе: «Это Дагестан, пророческий саунд / Время зависает, Расул бас взял / Ты бы знал, как раскачает зал, как поменяет вам жизненный план и заодно уйдет сам. / В этом омуте нашел свой отклик / Словно Маяковский, расстелил все в столбик / Просто сев за ноут, я создал свой почерк / Звуком бью так, как Майк по почкам». Припев, сделанный в соуловой манере, подхватывает пританцовывающий вокалист с гитарой: «Танцую джаз, разгребаю быт/ Скользящей волной сносит ветром ультразвуковым».