Репортаж / «Асса»
Третий сон Бананана
Жизнь после кино: легендарной «Ассе» 30 лет
А ведь как будто вчера дело было — и этот город золотой, проплывающий под канаткой, и удивленные растения в снегу, и Виктор Цой, требующий у Вселенной перемен. Почему фильм до сих пор популярен, как повлиял на жизнь людей, для которых его сюжет и герои стали частью, мифологией повседневности; народились ли новые Банананы, Алики и Крымовы? Чтобы ответить на эти вопросы, мы смастерили communication tube, выкрасив ее, как положено, в красный; закачали в телефон БГ; выдавили из оправы очков стекла, чтобы лучше все разглядеть; и махнули в Ялту — туда, где снималась «Асса»
Дело — труба
— Семен, сфотографируй пальму для мамы, — кокетливо просит мужа дама, она же и мама ему заодно, судя по всему. Сейчас, в предзакатный час, эта скучающая пара туристов, приехавших к морю, очевидно, по скидочной путевке — единственная на набке (набережной). Раз-два и обчелся — точнее не скажешь. Кажется, даже пальма вот-вот сбежит от них, назойливых.
Межсезонье в курортных городах по-своему привлекательно, располагает к созерцанию. Темп жизни замедляется, люди возвращаются в свою настоящесть, в исходные человеческие образы, когда в глазах пропадает мелькание денежных знаков, движения становятся плавней, а разговоры — искренними.
Вот девушка-продавец в бургерной. Фильм «Асса» не видела, но внимательно выслушала, что к чему, о коммуникативной трубе: смысл в том, чтобы поделиться если не сокровенным, то волнующим.
— Сначала вы, — говорит она мне, — и решительно прикладывает свой конец к уху.
— Я бегаю по утрам, потому что начал бояться смерти, — говорю я в отверстие и вижу, как глаза ее обескураженно круглятся. Она явно готовилась к шутке и не ожидала, что разговор будет столь откровенным. Надо ответить чем-то соответствующим… Но чем? Она мешкает некоторое время, а потом слышится ее робкий шепот: «Я жду, когда определится пол моего ребенка». Молчу, ожидая, последует ли продолжение. Она смотрит на меня уже поверх трубы и произносит: «Ну вы поняли? Я беременна».
Впоследствии таким же трубопроводным образом я узнал о ялтинцах немало интересного. Что одни хотят поступить в Санкт-Петербургский мед, а другие — поехать кататься на горных лыжах, что эти безумно скучают по своим детям, а те — мечтают вылечиться от болезни, о которой мне знать не обязательно.
Кто бы мог подумать: эта красная штуковина, выдуманная каким-то затейником-сценаристом, работает, «Асса» работает, словно старый, но надежный игровой автомат «Морской бой», какие устанавливали в фойе советских кинотеатров!
Любопытно еще, что молодые и не смотревшие, по большей части, «Ассу», откликались сердечнее. А смотревшие и зрелые норовили увильнуть. Но для них я придумал пожимать руки сквозь трубу в знак приветствия и доброго расположения, и в этом мне почти никто не отказывал.
Например, Олег, хозяин кафе в отеле «Таврида» — том самом, где фонтан, рядом с которым потешно толкались посетители ресторана в смешных костюмах, изображая жесткое побоище, где исполнял свои сатирически-издевательские песенки музыкально-скоморошеский коллектив Бананана, куда пришел устраиваться на работу Виктор Цой, исполняющий роль Виктора Цоя. «Ассу» Олег смотрел, однако помнит мало, главным образом — приемы каратэ, которые выполняли каскадеры. О себе почти ничего не сообщает, не считая намеков на непростые 1990-е. Зато его перебитый нос красноречиво говорит о многом. Наш разговор напоминает анекдот:
— Расскажите о себе в двух словах.
— Всякое бывало.
Однако труба все-таки делает свое дело: Олег даже улыбается. И оказывается, что улыбка у него детская. Хотя глаза — металлические, и, кажется, навсегда.
Сообща мы приходим к выводу, что «Асса» становится в Крыму все актуальней, потому что снова нужны перемены.
— Какие? — спрашиваю.
— А вы границу с Украиной попробуйте перейти — тогда и поймете. Когда вас будут допытывать, почему вы с бородой, если будете в бороде, или почему вы без бороды, если будете без бороды.
Мы смеемся. А он говорит: «Зря смеетесь». И как-то сразу хочется с ним согласиться.
Позовите Мышу
А потом за соседним столиком появился — «я дико извиняюсь» — человек из Норильска. Некто средний между саксофонистом Петей Мамоновым из «Такси-блюз» и лже-майором из «Ассы» — словно в этой «Ассе» содержится какой-то мистический магнит или заклинание: стоит произнести или подумать «Асса», как сюжеты, связанные с фильмом, так и давай закольцовываться-переплетаться, персонажи так и давай выпрыгивать из параллельных миров… Золотые зубы, сухая кость, мутный зрачок. Ему хочется праздника и полногрудой женщины одновременно. «Вы не из Санкт-Петербурга? — спрашивает. — У вас вид художника». Конечно, все же художники, по мнению норильчан, живут в Питере, а все питерцы — художники.
До сих пор в Ялте «Асса» — как пароль, с помощью которого определяют, свой перед тобой человек или чужой. Напоешь из Козлодоева — свой, а не знаешь, что в комнате Бананана висели портреты Гагарина и Ника Кейва, — чужой.
А я между тем все ждал от ялтинцев рассказов о любви. Но в трубу никто говорить не решился. Нужно, наверное, время — примелькаться, пустить какой-нибудь корень, чтобы доверились.
Впрочем, сделать это нетрудно. Ялта — город невеликий. Раз пять туда-сюда прошвырнулся, и уже за своего можно сойти. Дня три пробыл в Ялте — среди прохожих знакомые лица примечаешь. Еще день спустя, когда твоя физиономия слегка подкоптится на весеннем солнце, надо быть готовым, что туристы станут воспринимать тебя как местного и спрашивать дорогу.
— Как пройти к речке Чайканши?
— Может, Учан-Су?
— Да все равно.
— Тогда вниз.
Затем ты начнешь узнавать кошек и собак. А они — тебя.
Идешь ты себе, идешь. Допустим, высматривая скамейку, чтобы прикончить коньяку ладошечку, как здесь ласково называют фляжку. И вдруг в пальцы тебе что-то влажное ткнется. Даже испугаешься от неожиданности. А это всего-навсего какой-нибудь соленый пес тебе говорит: «Доброго здоровья вам, гражданин хороший». Ты сел выпивать, и он рядом. Могут его друзья-товарищи присоединиться и устроиться неподалеку. Потом они побегут весело вслед за тобой до самого твоего дома — бескорыстно и бесцельно. Они ведь понимают, что от тебя им ждать нечего: ни колбасы, ни даже колбасных обрезков… Просто они так время проводят.
— Ялта — это даже не большая деревня, это косметичка, — сообщает знакомая, местная жительница. — Любой номер набираешь и говоришь: «Позовите Мышу». И тебе найдут. Прокричат куда-то: «Мы-ы-ыша» — и обязательно найдут. Все ведь друг другу родственники, знакомые, учились вместе или пили, на худой конец, — настоящий кишлак.
Какая Мыша или какой Мыша? Смесь Маши и Миши, что ли… Уточнять я не решился, а то вдруг в Ялте это распространенное имя.
Поэтому у нас любой — первый парень на деревне, — говорит другой мой знакомый ялтинец и следом добавляет: — Пока не пришел второй, который тоже считает себя первым.
Вот все и объяснилось. А я-то все думал, почему это каждая ялтинская автомастерская, как гласит вывеска, лучшая в Крыму, каждый свадебный салон — самый стильный на Южном береге, а если пельмени в пельменных — то обязательно авторские.
Мы — остров и всегда считали себя островом, утверждают ялтинцы в один голос, и мы никогда, по сути, не были ни украинскими, ни российскими, мы сами по себе, крымские.
В Крыму вообще и в Ялте в частности нередко можно услышать, например, такие слова: «Мы собираемся съездить в Россию» или: «Я вернулся с Украины». Подобным образом выражаются, когда ощущают свою обособленность.
— С другой стороны, у нас мягче нравы. Допустим, в сравнении с Сочи. Там туристов зовут бздыхами, а у нас — вздыхами, — продолжает мой знакомый. — Чувствуете разницу?
— Не очень.
— Ну как же?! Одни бздят, а другие вздыхают.
Победа по очкам
Настает пора очков без стекол. И снова Бананан оказывается прав: видится точнее, если их надеть. Точнее вооруженного глаза и безоружного тоже.
Становится, скажем, заметно, что у одного из самых модных ялтинских ресторанов под названием «Бристоль» припаркованы бок о бок две машины: автомобиль представительского класса с надписью «Администрация президента РФ» и джип с украинскими номерами. Что машины с украинскими номерами — вообще не редкость в Ялте и ни у кого не вызывают никаких эмоций, не говоря уж о том, чтобы ржавым гвоздем прочертить по двери кривую линию. Что политика ушла с улиц: почти нет ни георгиевских ленточек, ни надписей «На Берлин». А на Пушкинской пенсионерка устроилась на лавке — разложила и продает вышиванки. А у дома на соседней улице почтовый ящик выкрашен в желто-синий, краска старая, и, по-видимому, это вовсе не гражданский протест, а пережиток недавнего прошлого, впрочем, как и кое-где сохранившиеся украинские надписи на вывесках и указателях, вроде «Курiння заборонено» в кафе. Неподалеку на столбе висит листовка: «Большое рэп-шоу “Крым наш”». Становится заметно, что социальная наружка — простая как комикс, например: «Коррупция — это зло. Надо жить честно». Другой плакат приветствует участников интеграционной встречи «Крым — Донбасс» в Ливадийском дворце. Агентство недвижимости приторговывает черенками для лопат. А на кнехте, где мужики плотной шеренгой ловят голым крючком вертлявую кефаль, налеплено объявление с обещанием вознаграждения об утере паспорта на фамилию Волошина — можно подумать, в Крыму других фамилий нет. Мимо памятника крымским татарам, «умершим на чужбине в тоске по родине», все ходит один их соплеменник со стопкой национальных газет, которые никто не покупает — но он не сдается, хотя большей популярностью пользуются, кажется, даже сайентологи, которые раздают приглашения на лекцию, обещающую перемены.
И повсюду — президент России. Он на футболках аэропортовского магазина одежды «Великая Россия». Его портреты вдоль дороги с его же цитатами о Крыме густо сопровождают всякого, кто едет из столицы полуострова Симферополя на побережье. Он на открытках «С приветом из Ялты» — плавает по волнам вместе с дельфином. Он на скейтборде в деловом костюме — в виде принта на кенгурятнике юного скейтбордиста, гоняющего вокруг памятника Ленину у набережной имени Ленина. А главное его изображение — весьма качественно выполненное граффити на стене забора Ялтинского морского порта. Он управляется со штурвалом, а в стеклах очков отражается Ласточкино гнездо.
Иногда рядом с этим забором — по забывчивости, не специально же — паркуются прогулочные автобусы с вагончиками. Тогда водителя просят отъехать, чтобы не загораживать портрет. А раз было: две симпатичные девушки подошли вплотную и потерли президентский нос — как у овчарки на станции метро Площадь революции в Москве… Короче говоря, глава российского государства, похоже, окончательно переместился из мира реального в область сказаний, легенд, а также суеверий.
И в «Ассе», между прочим, есть такой эпизод: герои фильма идут мимо портрета генерального секретаря Леонида Брежнева на набережной; размер портрета примерно такой же, как и граффити с изображением президента России Владимира Путина. Но это, конечно, случайное совпадение. И никакого тут культа личности не наблюдается. Не говоря уже об откате в направлении Советского Союза.
Забыл сказать, что директор ялтинского отеля «Таврида» подарил нам книгу стихов бывшего начальника КГБ по городу Ялта Анатолия Мирзояна. Называется «Город нежный мой». Стихи… разные, так сказать. Ой, что это мы — хорошие, очень хорошие стихи!..
Нехорошая хорошая квартира
Ялта. Как много в этом звуке слилось для сердца советского, кстати, кинозрителя. Ялта — как диалог персонажей, как натурные съемки, как старейшая киностудия. Пошью костюм с отливом, загипнотизированный Степа Лиходеев, неуловимо мстящие неуловимые мстители и еще множество, не сосчитать, талантливых и не очень киноработ.
«Асса» в этом ряду едва ли не самая популярная.
Однажды Александр Баширов встречал на вокзале кинорежиссера Алексея Балабанова. А может, и наоборот. Но это неважно. Тот ехал в поезде Москва — Санкт-Петербург. А может, и наоборот. Но это тоже неважно. А важно то, что они ввязались в драчку — с попутчиками, обычную, поездную. Кинорежиссеру слегка наваляли, потому что не узнали. Хотя кто угадает — может, если б узнали, то наваляли бы больше… А актеру только хотели навалять, но как узнали, так и передумали, заодно и режиссера оставили в покое. «Это же майор из “Ассы”, — крикнул кто-то и заулыбался, — который бабе на сиськи прилег, когда танцевал в ресторане!» Кто-то другой тут же и запел: «Вэ-Вэ-Эс — Военно-воздушные силы…» и стал раскачивать руками-крыльями, изображая самолет. А третий кто-то полез брать автограф, но не оказалось карандаша.
Ходит легенда, что городские власти подарили режиссеру «Ассы» Сергею Соловьеву квартиру с видом на море за создание привлекательного визуального образа зимней Ялты — будто бы после выхода фильма на экраны сюда массово стали приезжать туристы даже в мертвый сезон. Правда, никто не знает, где эта квартира располагается. У нас в городе столько зирочек снимали и снимались, что на всех просто не хватило бы жилья, если за просто так раздавать, говорят скептики. А весельчаки рассказывают по этому поводу историю об эстрадном исполнителе Валерии Леонтьеве — ходил про него одно время похожий слух, и тогда, чтобы опровергнуть небылицу, певец забрался на гору поблизости, разбил там туристическую палатку и пригласил всех желающих осмотреть выделенную ему «трешку».
Что в музыке тебе моей
Как честные журналисты, задумавшие писать о кино, мы не могли проигнорировать экскурсию «Ялта кинематографическая». Наш вожатый Игорь («у меня третье высшее — театральное») знает свое дело туго, подходит к нему предприимчиво и технологично.
На планшете демонстрирует сцены из фильмов, звук своего голоса регулирует усилителем, висящем на поясе. Даже пахнет от него по всем правилам продажника — мускателем, вызывающим приятие у окружающих. Если б не олимпийка с орнаментальной надписью «Россия», можно было бы поставить ему «пять», а с олимпийкой, конечно, «шесть».
Пока его слушали, вывели закономерность. Оказалось, что пионер российского кино Ханжонкин, памятник которому установлен в Ялте, обязан своей карьерой Николаю Второму, одобрившему один из его первых фильмов и одарившему перстнем со своей руки. Сергей Соловьев снял «Ассу» в том виде, каком мы ее знаем, благодаря Михаилу Горбачеву, отреагировавшему на просительную телеграмму кинорежиссера, которому сотрудники госбезопасности запрещали снимать в отеле «Ореанда». А фильм «Викинг», который снимали на нескольких площадках Крыма, и среди прочего недалеко от Ялты, окупил расходы на производство во многом из-за положительных отзывов Владимира Путина. Так что кино как было, так и остается идеологией и важнейшим из искусств и зависит от расположения первых лиц государства.
Игорь рассказал, что в свободное от экскурсий время «таксует». Как-то раз он вез руководителя и дирижера Крымского симфонического оркестра. В машине звучала музыка из саундтрека «Ассы», а именно — песня Виктора Цоя. Дирижер попросил прибавить звук.
— Это Цой, — сказал Игорь.
— Я знаю, — ответил дирижер. — Нам спустили репертуар группы «Кино», чтобы мы его разучили и играли на концертах. Я просто хочу понять, почему такое нравится людям, ведь это ничего общего с музыкой не имеет.
Экскурсия продолжается.
Вот квартира Михаила Пуговкина, в которой после его смерти живет шансонье Вилли Токарев.
Вот медная композиция на постаменте, изображающая портфель Михаила Жванецкого. Он предупредил, что могут стащить, поскольку цветной металл, — его и стащили на следующий день после открытия. Не сам ли мэтр и приделал ноги, спрашивали ялтинцы, а потом добавляли: да шутка это, шутка… К тому же нашелся потом портфель.
Вот судно на вечном приколе, где снимали быстроходные «Алые паруса».
Далее зашла речь о фильме «Раба любви» и Вере Холодной, о том, что фильмы на Ялтинской киностудии продолжали снимать в гражданскую войну, несмотря на то что красные и белые поочередно занимали город, а на съемочной площадке в кадре свистели настоящие пули.
Где пули, там и Донбасс, конечно, всплыл. Выяснилось, что Игорь из Донецка, в Ялте всего третий год. Не удержался он, в общем — закончил свой рассказ словами о том, как повезло Крыму, что здешнее население не видело войны, и как меняется сознание и представление о жизни, стоит только увидеть кровь и трупы.
Вот почему он голосовой усилитель включал на такую громкость, что приходилось незаметно для него ее уменьшать, подкручивая колесико, — под обстрелами был, похоже.
Поймать ритм города
Поначалу персонажи ялтинские, ассовские от нас ускользали, что ли. С таким сопротивлением проявлялись, словно трюфели — грибы подземные, нашим посторонним нюхом не унюхать.
Допустим, ищем мы нового своего Бананана, свежего. Есть ли в Ялте такой, нет ли — не знаем, но надеемся. И тут слышим звуки музыкальные на набережной: гитарные, ладные, психоделические, серфовые инструментальщики какие-то. Ближе подходим, видим: двое юношей играют и девушка с ними на басе. Один — прямо вылитый Бананан. Не в смысле внешности, а по повадкам. Не для публики струны перебирает, для себя. Как птица поет, потому что не может не петь, или как Фредди Меркьюри в паре с Монсеррат Кабалье, не обращая на нее никакого внимания… А на вылитого мы и не рассчитывали: клоны никогда не получаются достойными своих прототипов. У этого внешность как раз совсем иная: волосы разметал по плечам — рядом расческа лежит; грудь голая, хотя прохладно и ветер с моря. Знакомимся: Андрей, ялтинский, а с ним Миша из Кургана, проездом через Петербург, перекати-поле, и Маша — местная тоже. Группа Cold Normandy называется. Объясняемся: так, мол, и так, поговорить бы надо, например, завтра, и будет здорово, если на канатке прокатимся под «Аквариум» — помнишь, как тот Бананан, тридцатилетней давности, когда ехал по ней, улыбался… Помню, говорит Андрей, прямо так же улыбается, обещает прийти и с нами «замутить».
Ну и на следующий день не приходит, конечно.
Тут мы убеждаемся окончательно, что наш это персонаж. Но как его отыскать? На звонки не отвечает, адреса не знаем. Даже расстроились. Слава богу, нашлись люди, подсказали. Вы, говорят нам, в противофазе пребываете с городом — следует вам расслабиться, ритм местный поймать, вот слушайте: там-там, там-тарарам-там, танго напоминает. Как это? Да никак — просто перестаньте суетиться, это же курорт. Кто на курорте суетится? Только карманники и безбилетники… Ну, мы и перестали.
И как только сказали себе, что пусть течет как течется, — тут же Миша возник среди прохожих с буханкой хлеба: он в магазин выходил. Вот будто из-под земли, как тот трюфель. Знаю, говорит, где ваш Бананан живет, отведу, спит он.
Пока шли, Миша рассказывал, как полиция гоняет их с набережной. Но не так, как в «Ассе»: «Сними серьгу или в кутузку». Говорят, что они не против, но есть жалобы, и им надо реагировать. То есть Газманова из динамиков ресторанов — пожалуйста, а свое — нельзя. Вот и выходят музыканты полулегально. Полтора часа поиграют — чуток денег им кинут. На днях один попросил сыграть Оззи Озборна, думал, что кавер-группа. Хорошо, что не «Мурку» или «Розовые розы». На заказ играть им стыдно — отказываются, есть гордость. Потому что кабак это и пошлость. А потом выясняется, что существует процедура, по которой можно оформить разрешение играть на набке. Но Андрею лень, бюрократия и вообще — в прошлый раз отказали, но не потому, что фискалы, а просто неправильно бумагу составили. И снова подавать — руки не доходят. Да и трудно вообразить Бананана, который просит разрешения играть свою музыку.
Свобода от свободы
Все вышло как в «Ассе». Двор как в «Ассе» — с балкончиками, скрипучими перилами, кошками. Комната тоже — гитары, одинокий носок, мелочь рублевая рассыпана по полу, хоть житье и нищенское, и диванчик. А на диванчике Андрей, он же Бананан, расположился в заповедном мире своих снов, досматривает по счету третий, как потом, выяснилось. В первом его били менты, во втором он убегал от кого-то, а в третьем было землетрясение. Кстати, в Ялте землетрясения не редкость: сейсмоопасная зона, а вон там, если присмотреться, гора Кудрявая — так это вообще спящий вулкан. Надо было, конечно, нашего-то водой облить, как Крымов из сифона своего… Но пожалели. А ему и в голову не пришло, что забыл о встрече. Лежит, интервью дает, позы красивые принимает для фотографий.
Сейчас ему 22. После школы он хотел годик поопределяться, чем в жизни заниматься. Но родные не позволили: поступай, говорят. А в Ялте особенно некуда. И пошел он в медколледж на фельдшера, оканчивает четвертый курс. А там преподаватели прямым текстом заявляют: вы учитесь на того, кому будут платить четырнадцать тысяч без всяких перспектив, может, лет через десять зарплату повысят на пять тысяч, и все это время будете иметь дело с абсцессами и гнойными бинтами.
Живет он в квартире приятеля, из своего дома мать с отчимом попросили его съехать, поскольку он не работает и денег в общую копилку не приносит.
— Они упрекают меня, что я занимаюсь только тем, что мне нравится. А разве они не сами выбрали себе такую жизнь, какой живут, — если б не нравилось, так поменяли бы, правильно?.. Деньги у них есть, время тоже — можно, скажем, путешествовать. Нет, сидят! И каждый день так: дом — работа, едят и спят. Ничем не интересуются. Мать мне говорит, чтобы я снял розовые очки. А у меня никаких очков нет: я вижу дальше и глубже, чем они. Вижу мерзость людей и ту гадость, какую они творят друг с другом и с собой.
Андрей говорит, что пока ищет себя и завидует тем, кто рано понял, что ему надо в жизни. Но с выбором нельзя торопиться.
— Люди — они такие: всю жизнь карабкаются, суетятся, а потом, опа, понимают, что это же совсем не то… А поздно уже. Я вот хотел жениться на девочке — у нее родственник в «Газпроме». А потом передумал: это же всю жизнь себя поедом есть, что предал себя.
Свою первую музыкальную группу он организовал в 9-м классе — как-то достал со шкафа пыльную гитару, струны натянул, взял аккорд и понял, что это его судьба. Пишет музыку, совершенствуется в гитаре и на ударных. А застали мы его за несколько часов до путешествия — сначала в Киев, а затем в Одессу, куда его с группой пригласили поиграть.
— Мы тут решили, что «Асса» — это фильм не о любви, не об ожидании перемен, а о несбыточной мечте. Там каждый мечтает о свободе, своей собственной, и не находит ее. Бананан хочет свободы от социальных условностей, Алика — свободы от матери и тусклой жизни, Крымов хочет свободно заниматься предпринимательством. А что свобода для тебя?
— Свобода от всего на свете, в том числе и от мыслей о том, свободен я или нет.
— Всегда ли люди, нацеленные на материальное, условные Крымовы, побеждают людей, пытающихся воспарить над материальным, условных Банананов?
— Всегда. Пока мы сочиняем музыку, они считают, считают, считают. Но мы побеждаем в другом уже смысле, внутреннем. Бананан близок мне, он самый цельный и сильный среди них всех.
Андрей рассказывает, что успел много где поработать: звукорежиссером — жалеет, что бросил; потом на строительной базе — там мешки с цементом таскали, но иногда на стекловату с друзьями прыгали — смешно показывает, как микрочастицы стекла попадают под эпителий — так и говорит по-медицински — и чешутся нестерпимо.
— А вот представь, что к власти пришли Банананы. Это же сначала мусор перестанут с улиц вывозить, потом горячую воду отключат, а затем начнутся хаос и кровопролитие.
— Если бы я пришел к власти — все было бы лучше и чище! Чтобы не было грязно, надо попадать огрызками в урну. Дело не в прекраснодушии — есть система, она работает, какая разница, кто кнопку нажимает. Неважно, что я не знаю секретов ЖКХ, дело в подходе.
— Ты не производишь впечатления жизнерадостного человека. Где ты берешь светлые эмоции?
— Это же Ялта. Достаточно просто выйти на улицу. А вообще мне бы мотоцикл горный… Что еще нужно для счастья?
Маша-бас-гитаристка тем временем по нашей просьбе посмотрела «Ассу». Ей семнадцать, и она разочарована увиденным.
— Как-то быстро убили Бананана. Да и за что? У них же ничего не было.
Она окончила музыкальный колледж и работает официанткой в отеле «Ялта-Интурист». Ее мать при встрече раздраженно заметила, что из-за Андрея та едва не забросила учебу — слово «связалась» не прозвучало, но реактивной молью пронеслось в воздухе. Маша тут же парировала: «Ну, м-а-а-а-м, это же не потому». И сказанное так было похоже на сцену из «Ассы», где Алика говорит в телефонную трубку: «Мама, я уже взрослая», что даже дух захватило от синхронизма. А еще кажется, что Маша в Андрея влюблена, хотя сама не знает. Пока это только намек, тень любви — такой же, как в соловьевском фильме.
Форточка приоткрылась
Бориса Владимировича Передерко, директора ресторана «Бристоль» на улице Рузвельта, Ялта нам выдала тоже в результате запутанных движений. Мы искали влиятельного, уважаемого, авторитетного, давно укоренившегося в городе — словом, нового Крымова.
Мы сидим в его ресторане, место — одно из самых престижных в городе. Рядом порт, в который давно уже из-за санкций не заходили круизные лайнеры.
Неожиданно наш собеседник начинает с покаяния. В советское время, занимая должность комсомольского секретаря, он исключил из комсомола девушку за то, что та окрестила своего ребенка. В результате ее материальная и личная жизнь ухудшилась. Теперь он чувствует вину… Крымов постарел и стал сентиментальным? Может, и так. Или это не Крымов? Но, с другой стороны, он так же что-то подсчитывает, подписывает отчеты, отвечает на деловые звонки.
— Фильм «Асса» для меня стал открытием, — вспоминает Борис Владимирович. — В нем принимали участие полупридавленные музыканты. Чувствовалось, что какая-то форточка приоткрывается. Ветер перемен действительно подул.
— И пошел теплый воздух?
— Теплый — не теплый… другой.
— Антиподы Крымов и Бананан: как, вы думаете, сложилась бы их судьба, останься они живы?
— У каждого из них была своя правда, в каждом намешано разного. Я не исключаю, что Бананан со временем мог бы стать предпринимателем — он же продвинутый, упертый. А Крымов, наоборот, мог начать писать книжки. Вообще мне Крымов понравился — у него есть чувство юмора, с ним, наверное, рюмку водки интересно было бы в бане выпить.
— Сейчас некоторые говорят, что перемены переменами, а Крым-то оказался в подвешенном состоянии: иностранных инвестиций нет, с передвижением по миру трудности, цены вон зашкаливают — выше московских…
— Драматизировать не стоит. Россия Крым тянет и бросать не будет — ей надо показать, что она была права. Мы, крымчане, хоть всегда и сами по себе, но в широком смысле ментально мы русские и мыслим по-русски. Маме моей 85 лет было, когда объявили референдум. А в день голосования ветер был такой сильный, с ног сбивал. Я ей говорю: может, не пойдешь, у тебя палочка, давай я тебе вызову урну для голосования. А она отвечает: «Боря, надо идти. Это — ветер перемен».
Вход «шляпный»
Мы уверенно поймали ритм Ялты, и Ялта нам ответила знакомством с Александром «Кравой» Кравненко — лидером и создателем старейший ялтинской рок-группы «Херес Янг». А еще он — Бананан, которого не замочили подручные Крымова. Что-то у них пошло не так: рука дрогнула, нож затупился, открылся чирей на шее водителя. Короче говоря, мальчик остался жив, превратился в мужа, стал играть панк, блюз и прочую музыку и делает это до сих пор, как и мечтал. В его непритязательном прозвище или сценическом имени Крава чудится много всего. Крава-красава, группа крови на рукаве, чашка кофе на мове и даже постель, на которой он любит полежать. Жизнь не стоит на месте — наш Бананан раздобрел и густо обородел. Футболка до колен, штаны. Не Кит Ричардс, конечно. Зато принципами своими не поступался. Футурист Владимир Маяковский — рожденный не для денег, как и было сказано Банананом экранным.
— Любые ваши деньги спасут отца русской демократии. Вы меня обяжете, если поможете. Вынужден побираться, — произносит Крава со сцены в микрофон — довольно уверенно (непохоже, что это для него унизительно) и, видимо, не в первый раз.
Крава только что закончил читать полуторачасовую лекцию о Вертинском в санатории имени Кирова. В листовках, разложенных на входе и рекламирующих это мероприятие, было написано следующее: «Приглашаем вас на литературно-музыкальный вечер “За кулисами”, посвященный жизни и творчеству певца русского декаданса, основоположника отечественной авторской песни Александра Вертинского. Поет и рассказывает Александр Кравненко. Вход “шляпный” (добровольное пожертвование)».
Зрители — где вы?! Пришли человек десять, да и то вместе с нами. Всем стало очевидно, что это максимум. Но только не Краве. Даже за пять минут до начала своего выступления он не терял надежды на аншлаг, между прочим, в зале на полторы сотни мест. Он говорил так: «Может вообще никто не прийти, а может полный зал набиться». Даже сходил в столовую, где в этот момент ужинали три десятка скаутов в синих галстуках — откуда только взялись!.. Но заинтересовать их не смог, или они испугались слова декаданс. А кто бы не испугался на их месте — за тарелкой макарон? Именно тогда мы поняли, что Крава и есть чудом выживший Бананан.
— Что ж, много званых, но мало избранных, — сказал он, — все у нас сегодня будет происходить в лучших традициях зимней Ялты, фильмов «Асса» и «Из жизни отдыхающих».
Санаторий имени Кирова действительно напоминает своей, так сказать, эстетикой поздний советский застой — словно на «Волге» времени метнулись мы назад на те самые тридцать лет. Тут тебе и продавцы опалов и губной помады за раскладными столиками, и зеркала во всю стену, и пронумерованные стулья. А потом нам по большущему секрету громко шепнули, что все это богатство принадлежит господину Цареву — одному из деятелей ДНР.
И были затем увлекательные рассказы о жизни человека и артиста с журавлиными руками. И были песни — проникновенные, когда жалостливые, когда нарядные. И всякий раз казалось, что, говоря о Вертинском, исполняя Вертинского, Крава подразумевает себя.
— Он как бы есть, и его как бы нет — мало кто о нем знает что-то кроме того, что в Википедии написано. А ведь он не раз работал за еду, в каких-то сараях и кабаках. Культура перемещается в резервацию, уходит из быта: мы перестали музицировать в своих квартирах, не ставим домашних спектаклей. А Вертинский — это живая традиция. Если наша цивилизация погибнет, не дай Бог, что от нас останется? Огромный слой пластмассы, — показывает какой, раскинув свои совсем не журавлиные руки, — и простые человеческие чувства Вертинского.
А картавость Вертинского стала у Кравы случайно, в результате оговорки, эффектом, а не дефектом речи. Не угадать, как наше слово отзовется.
Иногда Крава-Бананан скатывается в нравоучения, и тогда фантомом из-за кулис возникает фигура Киркорова. В этом случае ялтинец говорит примерно следующее: «Если такие, как он, чувствуют, как поют, то мне их жаль. А если не чувствуют, то меня обманывают, и я не пойду на такой концерт». При этом оговаривается: извините, если кого задел. Мало ли, может, в зале сидят поклонники Киркорова, всякое бывает.
Лекции Крава читает уже давно, говорит, что для него это просветительство. Следующая будет об Окуджаве. Внезапно его прорывает — то ли Окуджава виной, то ли потому, что денег не заработал… Декламирует стихотворение, которое родилось в переполненном автобусе под давлением обстоятельств и многочисленных пассажиров:
«Тихо шелестели травы, ночь безлунная была, пели панки Окуджаву в три задумчивых *** [лица. — РР]. От суровости аскезы, под нажимом красоты трепетали ирокезы как осенние листы».
Что ж — рок-н-ролл жив.
Раньше санатории и дома отдыха платили Краве за лекции фиксированные гонорары, но с некоторых пор перестали, и ему приходится самому трясти зрителей. Кроме этого, он подрабатывает аниматором и трудится в местном театре звукорежиссером. На последнем спектакле старейший актер театра дядя Леня играл Горыныча и так требовательно просил у жены воды, что у Кравы не осталось сомнений: змей мучается похмельем.
Крава иронизирует над собой и той работой, которой вынужден пробавляться, чтобы заниматься главным делом своей жизни — музыкой.
Башня из слоновой кости
«Херес Янг» устраивает вечерний квартирник. Мы опаздываем, добираемся до нужной высотки «на горе», как местные зовут этот район, когда уже стемнело. Большинство окон в доме кажутся серыми на фоне горящей ярким звездным светом квартиры, расположенной прямо на верхотуре. Неужели нам туда? И точно: вот технический этаж, а под самой крышей — нужная нам дверь. Маяк, указывающий дорогу путникам? Башня из слоновой кости? Оказывается, бас-гитарист группы Павел Бузни с супругой-флейтисткой Алисой специально выбрали такое жилье, чтобы можно было играть музыку, не сильно беспокоя соседей: ведь инженерное пространство под полом служит неким звукоизоляционным буфером.
Входишь и сразу понимаешь — это квартирник и это настоящий рок-н-ролл.
Запах мужских ног 44-го размера смешивается с гитарными запилами. Носки, кстати или некстати, с дырками, и сначала кажется, это продуманный элемент костюма — дескать, все проза жизни, кроме поэзии и музыки. Но потом становится понятно: этим людям действительно все равно. Аромат готовящейся курицы добавляет пикантности и без того образным текстам Александра Кравненко.
Крава поет: «Он черный как нефть, у него в руках Штаты, ЦРУ, МВФ и прочее НАТО. Свою черную душу он продал сатане, и потому такой горький катаклизм в моей стране… Скажи мне мама, что мы будем делать, когда уйдет Обама». Похоже, остро политически обыгрывается популярный фейсбуковый сюжет: Обама виноват, что у нас засранный подъезд.
Тут же дети, кошки и такса Сильва. Так, стоп: а не арию ли из оперы «Сильва» пели карлики «Ассы» в зеленом театре Никитского ботанического сада? Ну так и есть — «Асса» снова тут как тут, теперь в образе собаки. Кажется, она плещется в Ялте как массандровская мадера в дубовой бочке.
Хорошо-то как! Словно снова мы вернулись в ресторан отеля «Таврида», где группа «Кино» рубит правду-матку.
«Ну вот и кончился гламур, погасли звезды… Из-под земли доносится гиперборейский топот… Седые волки с позолоченной пастью», — снова поет Крава.
— Заботит тебя, понимают люди твои тексты или нет? — спрашиваем мы его в перерыве.
— Кому надо, тот поймет, — отвечает он. На секунду почудилось: кто не понял, тот поймет.
— Можешь сравнить себя, тогдашнего Бананана, и нынешних Банананов? Кому проще?
— У них есть инструменты, у нас не было. Можно было заработать денег, но пойти и купить гитару — нет: их просто не было. Ноты, струны не достать. Телефонный кабель разматываешь и делаешь струну. Концерты заканчивали после трех песен. Приходила милиция — выключали рубильник. Причем это не унылый совок, а 1990-е. А сейчас кто что выключает? Никто.
Гитара Игоря лютует и плачет одновременно.
Скрипач Богдан ушел в горы — проветриться. Телефон выключает, а когда вернется, никому неизвестно. Поэтому его товарищи вынуждены его партии имитировать, играя на воображаемой скрипке. Вроде цыганщина пополам со скоморошеством. Ан нет: все-таки — рок-н-ролл.
Ударник Кирилл самозабвенно постукивает пальцами по электронному барабану. Мало того что он отличный музыкант, так еще электрик от бога, как отзываются о нем друзья. Он окончил ВГИК и недавно сделал фильм о гастролях группы «Херес Янг» в Керчи и Симферополе. А так-то он работает на фекальной станции.
Любопытно, что там самое чистое место, говорят музыканты, мы там летом купаемся.
Что-то вспомнилась замечательная песня 1980-х: «Я никто и хочу им остаться».
Все они где-то еще обретаются, помимо музыки — жить ведь надо на что-то. То, что они играют и что им самим нравится, продается плохо. А то, что не нравится, они не играют. Это принцип, простите за пафос. К тому же в Ялте почти негде выступать — все более-менее рок-н-ролльные точки прикрылись.
Александр Сопин играет на варгане. У него гончарная мастерская.
У бас-гитариста Павла тоже есть своя группа Amach — на афише это название сопровождается пояснительными надписями: «ирландские колядки» и «ансамбль кельтской песни». Он много говорит об Ирландии — потому что фанат ирландской музыки, и о крымских татарах — потому что изучает коренные народы Крыма. А еще работает экскурсоводом на Ай-Петри, водит туристов по пещерам и там же добывает глину для друга-гончара. А у того между тем проблема — не проблема, но одна особенность: если он делает что-то гончарное, то только когда душа просит, а серию запустить не может, потому что это его не захватывает.
Так они и живут: делают, что интересно, думают, что хотят, прислушиваются к мнению тех только, кого уважают.
Кончилось время электрики, наступило время акустики. Кто-то другой вышел к микрофону с гитарой:
«На площади стужа, черный снег кружит, думаю, к утру молитвами дыру протру я в небе, и взойдет, тех, кто выбрал пламя, обернули в знамя, и с первыми лучами я видел, как небесный их ковчег над городом плывет».
Это о Майдане, поясняют нам. Ну, мы и сами не дураки — догадались.
Музыканты группы «Херес Янг» прямо об этом не говорят, но по косвенным признакам понятно, что присоединение Крыма к России они расценивают критически.
— И что — неприятностей это не создает? — интересуемся.
— Нас здесь каждая собака знает. Мы настолько ялтинские, свои, что нам позволено иметь собственное мнение, да мы никого и не спрашиваем.
Квартирник кончается. Спасибо всем нашим вольным и невольным слушателям, говорит Крава. Хозяева предлагают тост за соседей, которые все это терпят. Кто-то иронически замечает, что если они терпят такую музыку, то им положен памятник. Все весело смеются сами над собой — встретишь такое нечасто.
***
Напоследок Павел рассказывает нам о фильме «Приятные вибрации». Там речь идет о человеке, который в 1970-х, в самый разгар ирландских столкновений, открыл музыкальный магазин на улице, разделявшей католиков и протестантов. Ему приписывают такие слова: «Если говорить о панк-роке, то у Нью-Йорка есть прически, у Лондона — штаны, а у Белфаста — причина».
Это как раз про всех нас, заключает Павел, да, у нас есть причина.
Главные герои «Ассы» 30 лет спустя
Сергей Бугаев, он же Африка (Бананан). Художник, коллекционер живописи. В 2012 году был доверенным лицом Владимира Путина на президентских выборах.
Татьяна Друбич (Алика). Изредка снимается в кино, главным образом – в фильмах своего бывшего мужа Сергея Соловьева. Сопредседатель попечительского совета московского благотворительного фонда помощи хосписам «Вера».
Станислав Говорухин (Крымов). Продолжает снимать кино, экс-глава предвыборного штаба Владимира Путина, сопредседатель Центрального штаба Общероссийского народного фронта (ОНФ).
Дмитрий Шумилов (негр Витя). Музыкант группы «Вежливый отказ», композитор рекламных роликов.
Виктор Бешляга (артист театра лилипутов Альберт). Пенсионер, живет в Молдавии.
Александр Баширов («майор»). Активно снимается в кино.
Виктор Цой (Виктор Цой ). Погиб в 1990 году.
Досье
«Асса» — советский кинофильм 1987 года режиссера Сергея Соловьева. В съемках приняли участие популярные рок-музыканты. А в саундтрек вошли песни «Аквариума» и «Кино». Действие фильма происходит в 1980 году, в зимней Ялте. Молодая медсестра Алика сходится со своим пациентом Крымовым — ему сильно за сорок, он подпольный предприниматель и криминальный авторитет. В ожидании любовника Алика снимает комнату в доме юноши по прозвищу Бананан, который работает ночным сторожем в театре и с друзьями-музыкантами исполняет в ресторане песенки вольного содержания. Сюжет построен на противостоянии антиподов: ориентированного на все материальное Крымова и Бананана, игнорирующего социальные условности, говорящего о себе так: «Я живу в заповедном мире своих снов». Постепенно Алика увлекается Банананом, Крымов ревнует. Все заканчивается плохо. Подручные Крымова ножом убивают Бананана. Алика в отместку из пистолета убивает Крымова, за что попадает в тюрьму. На излете СССР многими зрителями «Асса» воспринималась как киноманифест свободы и предчувствие новой жизни. В конец фильма его авторы недвусмысленно поместили эпизод, в котором Виктор Цой перед огромной толпой исполняет песню «Хочу перемен!»
Хочешь стать одним из более 100 000 пользователей, кто регулярно использует kiozk для получения новых знаний?
Не упусти главного с нашим telegram-каналом: https://kiozk.ru/s/voyrl