«Пусть она уйдет»: роман о жизни женщины с ментальными особенностями
В издательстве «Лайвбук» выходит роман Виктории Ллойд-Барлоу «Маленькие птичьи сердца». Его главная героиня с детства испытывает трудности в коммуникации, не умеет распознавать чужие эмоции и с трудом подбирает слова в разговоре. Forbes Woman публикует отрывок о том, как сложности в общении с семьей привели к трагедии
Под конец жизни у матери как-то случился краткий проблеск ясного сознания, и она со мной заговорила. Я сидела у ее больничной койки и читала книгу; она повернулась и пристально на меня посмотрела. Я чувствовала на себе ее взгляд, но не отрывалась от страницы. Воскресенье — особый день для итальянских семей и крестьян в различных регионах Италии…
— У тебя мозги набекрень, дочь,— сказала она.
За последнюю неделю ее состояние резко ухудшилось, а родной южнолондонский говор проявлялся все отчетливее день ото дня, водой просачиваясь сквозь округлые гласные нашего озерного диалекта. Ее голос казался чужим; я, по крайней мере, помнила его совсем другим. Я ждала, что она скажет что-то еще, но она откинулась на подушку, хрипя от пневмонии, и уставилась в потолок. На последней стадии болезни ее бледность, некогда проявлявшаяся после купания в озере, превратилась в перманентную голубоватую белизну охлажденного молока на крыльце, оттенок, который был чуть бледнее ее волос. Костлявая грудь вздымалась с каждым кратким вздохом и низко опускалась на выдохе, будто проваливаясь все ниже и ниже. Я некоторое время смотрела, как эта страшная грудь поднималась и опускалась, а потом ответила в тишине палаты. Другие пациенты почти все спали, их кровати были отгорожены занавесками.
Наконец она продолжила:
— Моя мать знала. Она тебя называла «этот ребенок». Этот ребенок, говорила она, смотрит на нас как из-за стекла. Она никогда не соглашалась с тобой оставаться. Я умоляла ее, но она не соглашалась, — при слове «умоляла» она скорчила гримасу и обнажила оба ряда мелких зубов в жуткой улыбке. — А я умоляла. Много раз. Но ты… ты ее пугала.
По палате порхала молоденькая медсестра и подливала воду в пластиковые стаканы пациентов; мать засмотрелась на нее и замолчала. Невыносимо громко тикали часы над двустворчатыми дверями; их тиканье оглашало всю палату, и, пытаясь успокоиться, я провела рукой по гладкой обложке книги.
— Я знаю,— сказала я матери, которая лежала, окаменев от гнева.
Мне хотелось сказать что-то, что заставило бы ее смягчиться и наконец понять, что я пыталась. Отсутствие попыток нормально общаться всегда вызывало ее самую беспощадную критику. Даже тогда я все еще верила, что, если мне удастся убедить ее, что я старалась стать нормальной, она простит, что у меня так ничего и не получилось. Ей казалось, что я нарочно хотела от всех отличаться и сознательно отгораживалась от нее. Что я владела секретами успешного общения, как моя сестра, но по доброй воле не хотела их использовать. — Я пытаюсь. Всегда пыталась.